Моя зима в яркой стопке настольных игр. Время втроём – уютно чертовски, тепло.
И в этот раз она с мятными лепестками. В слепом ощущении: может быть именно это – моё?
* * *
Моя зима? Бесконечно мечтать о белом, что скрывает убогость, прячет смуглую грязь. Да, знаю я, знаю, что всё это только на время, но я успеваю поверить в очищенную ипостась. А когда, вдруг, зима плачет косыми дождями. Я скулю вместе с ней, как старый заброшенный дом
День, неделю… И привыкаю. Аккуратно устраиваюсь на полу под окном. И прошу: «Расскажи, о чём твой пронзительный стон?»
Евгения Болдырева
@evgeniya.boldyreva
ЗИМОЙ 42-ОГО
Однажды, зимой 42-го, лошадь медленно ввезла телегу в заснеженный Загорск.
– Куда вас? – мрачно спросил у пассажирки Фомич.
Неопределённо качнула Ольга головой, прижала крепче задремавшую дочку и выдохнула как всхлипнула:
– К председателю.
Дед буркнул что-то под нос, сморкнулся в снег прямо с телеги и натянул поводья.
– Но, пшла!
* * *
Дом председателя не похож был ни на один из тех, что видела Тоня. Широкий, сложенный из брёвен, с ещё не успевшей облупиться краской. Точно дворец!
Мужчина и женщина, которые встретили их на крыльце, показались девочке пришедшими из другой жизни. Той, где одежду не штопают по сотне раз, где свечи жгут не жалея, и где иначе звучит слово «война». Заметив протянутые к ней ладони, Тоня спрятала ручки за спину. Неловко было касаться этих странных людей, ведь она не вычистила ногти, не смыла угольную черноту с пальцев.
Мама мягко подтолкнула в спину: «Иди!»
На террасе оказалось так светло, что даже глазам стало больно, но девочка держала их распахнутыми. Всё потому, что посреди комнаты стоял полностью заставленный едой стол.
Неужели настоящая? Так много! Даже хлеб есть!
Предательски заурчало в животе, и Тоня, смутившись, хотела спрятаться за маму. Но незнакомая женщина мягко улыбнулась и повела малышку к столу.
– Не стесняйся, бери, что хочешь.
Мужчина помог забраться на высокий стул, придвинул тарелку:
– Кушай, это всё для тебя.
Голова кружилась то ли от голода, то ли от страха. Несмело протягивая ручку к баранкам, Тоня не заметила, как мама зажала рот рукой и выскочила за дверь.
* * *
– Ну, полно те, – неуклюже успокаивал Фомич Ольгу, – Запишут, как свою, председателя на фронт не заберут. И Тоньке с ними лучше будет, и тебе на один рот меньше кормить. Не реви.
Говорил, а сам на дом косился, боялся трогать лошадь. И дождался. Открылась дверь, сбежала девочка с крыльца в распахнутом полушубке, птичкой впорхнула в материнские объятия.
Дед весело крякнул, понукая кобылу, да пожал плечами, как бы говоря вышедшему из дома мужчине: «Не судьба!»
А Тоня жалась к рыдающей маме, и придерживала ладошкой раздутый карман. Там лежало драгоценное – гостинцы с председательского стола. Пара кусков хлеба и баранки для сестёр и брата.
СЧАСТЬЕ СО СВАЛКИ
– С наступившим, мам! Желаю