– Ты Маврушу не трожь! – взвился Никитич. – Знаешь, как она по кумполу съездила охранителя этого скомороха! А то пришлось бы собирать Леху по кусочкам!
– Как же, как же, таким помелом – и по голове… Пополам!
– Голова? – ошеломленно спросил Антон.
– Помело! – яростно ответствовала Весняна. – Так потом эта Маврушка еще и ныла, где она теперь транспортное средство достанет такого качества. Надоела совсем!
– А и нечего осуждать, – пошел в наступление Никитич, – молодо-зелено. Она на этом помеле полтонны могла увезть, дерево-то африканское, крепче железа, а нынешние-то и от двух пудов обломятся, из сосны деланы, самопал. Не то нынче изделие пошло, не то, а вот ранее бывало…
– Ей, конечно, виднее, – Весняниновому яду могла бы до боли в зубах позавидовать любая гюрза, – с ее-то возрастом…
– Э… – предупреждающе крякнул Антон, видя, что диалог домовых грозит перейти на личности, – так как насчет того места, откуда ноги растут? И почему Леха хотел устроить букет обязательно туда?
После допроса с пристрастием, длившегося не менее часа и поминутно грозившего перейти во взаимные обвинения допрашиваемых, картина стала проясняться.
Никитич не любил болтаться без дела, да еще ожидая кого-то, в данном случае – Митромира. А в предчувствии предстоящего путешествия он решил отринуть дела как таковые, навестить одну ведьмочку, отловленную им в недрах интернета, и сказать ей последнее, быть может, «прости». Впрочем, такое свидание тоже было делом – и, судя по вздыбившейся от приятных воспоминаний бороде Никитича, требовавшим немалых трудов. Во всяком случае, после такового понадобилось отдохнуть, и парочка решила мирно пофланировать по вечернему Невскому проспекту, вспоминая старину, бывшую от сего дня в какой-нибудь паре-тройке столетий.
Вот тут их угораздило встретить Леху. Мир, как известно, тесен, а пути шествия отставных скинхедов и вечных студентов неисповедимы, если не знать точного расположения ближайших пивных баров. А на Невском эти угодные народу заведения чередовались один за другим. Леха именно шествовал – от одного бара к другому – в компании закованных в скрипящую кожу с заклепками юношей, глазевших в рот наставнику, который вдохновенно изрекал нетленные, очевидно, истины.
Судя по Лехиному вдохновению и твердости его походки, принятого им литража ячменного напитка было явно недостаточно. А денежный источник у всей компании, похоже, иссякал. Наверное, отчасти этим объяснялись те радость и надежда, с коими Леха всенародно лобызался с Никитичем.
Тут бы деду и проявить вековую мудрость, но…
– Бес в ребро, – с ожесточением вставила в этом месте повествования Весняна.
Еще бы: ведьмочка глазела так нежно, так преданно… И Никитич парадно распахнул свой бумажник, возгласив: «Веди, Леха!».
Узрев «лопатник», полный «бабла», Леха воссиял. Ему уже мерещился безбрежный пивной океан, накрытый душистой шапкой