На второй день после того, как Феликса помыли и обмундировали, его пригласил директор детдома Василий Иванович Шутов. Директор сидел за скромным, покрытым зеленым сукном столом и что-то мастерил из дерева. Сухощавый, небольшого роста, лет сорока, но уже с сединой на висках, человек производил благоприятное впечатление. Феликсу было с кем сравнить.
Директор не стал спрашивать о родителях, и так все знал. Похожие биографии были у всех. Поинтересовался, какие у него любимые книги. Феликс назвал любимых персонажей. Директор оживленно заговорил о писателях и постепенно вовлек мальчика в разговор. Потом рассказал о мастерских, самодеятельных кружках и библиотеке. Узнав, что он играет на скрипке, очень обрадовался.
– Значит так… Вижу, парень ты хороший. Поэтому завтра идешь в школу и включаешься в жизнь коллектива. В детдоме много малышни, будешь присматривать за ними. А я, в свою очередь, познакомлю тебя с капитаном Ковалевым – тренером общества «Динамо» по боксу.
Они ударили по рукам, и в жизни Феликса снова наступила белая полоса. Он стал заниматься боксом и играть в оркестре. На деньги, которые зарабатывали в оркестре, водили весь детдом в кино, театр, цирк.
Летом 1938 года перед досрочным окончанием школы Белова вызвали в областное управление НКВД. Его принял лично начальник отдела кадров управления, слегка располневший мужчина, с тремя шпалами в петлицах – капитан государственной безопасности. Чуть в стороне сидел высокий поджарый человек, лет тридцатипяти с седыми висками и маленькими усиками. Судя по петлицам, он был майором. Начальник отдела кадров вежливо расспросил Феликса о его планах.
– Это хорошо Феликс, что ты, как и твой героический отец, решил посвятить свою жизнь защите нашей социалистической Родины. Тебе дали блестящие рекомендации твой тренер и директор детского дома.
– В анкете написано, что твоя бабушка воспитывалась в Смольном институте благородных девиц? – заговорил майор на немецком языке. – Она хорошо тебя успела обучить?
– Мы так играли. С детства она со мной разговаривала в основном на немецком и французском языках, – стал отвечать Феликс на немецком. – Она рассказывала, что в Смольном институте бывали дни, когда говорили только на французском или на немецком языке, а за пророненное русское слово невнимательной девочке надевали на шею картонный язык. Она должна была блуждать по галереям института и не могла даже присесть. Это длилось до того времени, пока она не услышит русскую речь от кого-нибудь другого, и тогда язык переходил следующей жертве.
– Ну что, Владимир Харитонович? – Капитан посмотрел на майора.
– Баварский диалект. Скорее даже среднебаварский. Так говорят в округах Нижняя и Верхняя Бавария,