Когда профессор имени другой науки говорил: «Деточка! Вот здесь… и здесь… – и его восковой палец с длинным, как будто специально заострённым для специфической процедуры ногтем проводил ровную линию под напечатанной строкой, – вам следует изменить порядок слов, что непременно повлечёт изменение смысла, которое в данном контексте нам и необходимо как воздух», – я мысленно показывала ему кукиш, а в реале, пока он был увлечён своей правотой, язык. И ничего не исправляла! Разумеется, мне ничего и не засчитывали, меня громили и давили, и я сдавалась, но сдавалась свободной и внутренне уверенной: меня не победили!
«Белые рубашки маркие, быстро пачкаются в районе ворота и рукавов, их нужно ежедневно стирать, отбеливать, они не для нашего промышленного города, а потому носить белые рубашки – нонсенс!» – говорила мне моя подруга Полина.
Наревевшись вволю, я умылась, надела белейшую рубашку и джинсы и отправилась к другу моей подруги, чтобы отдать ему книгу, которую должна была вернуть Полине.
Он вышел мне навстречу из гаража. Руки его были в солярке… ну, или в чём-то похожем на солярку, хотя я даже не представляю, как она выглядит. Одним словом, грязные были у друга моей подруги руки.
– Привет! Я тебе книгу принесла.
– Привет! Зачем?
– Верни её Полинке, да не будь Растяпой смурфиком – используй момент для примирения! Когда-то вам нужно помириться, ведь вы…
На этом месте я притормозила со своей пламенной речью наполовину свахи, наполовину строгой мамаши двух непутёвых детишек, потому что совершенно не представляла, в чём состоит это самое «ведь вы…». Притормозила и посмотрела в глаза друга моей подруги…
…и тогда он обнял меня и поцеловал прямо в губы.
Колыбельная для Маши
У неё был неудачный роман. Или, с большой буквы: неудачный Роман. Вот, так точнее. Её парня звали Роман, и они расстались, причём она страдала ужасно, а он… стоп-стоп! Решила не думать об этом ничтожестве – и не будет думать.
Пережить разочарование в любви помогла Ирка, подружка. Она, как обычно, прибежала без звонка, будто у неё особое чутьё на «когда все дома» и затрещала-защебетала:
– Ой, Машка, ну, ты даёшь! Опять сидишь с математиком Перельманом в обнимку?
Так Ирка всегда называла любой Машин учебник. Маша училась в Бауманке, поступила без блата и денег, самостоятельно, на бюджет, специальность выбрала поближе к медицине, которую любила безумно, но поступать в медицинский не рискнула – химия ей не давалась.
– А я и не удивляюсь, что Ромка слинял и потерялся в толпе. Вот скажи, какой у тебя make-up? Да никакого! Ходишь как неухоженный газон – глаза не выделены, брови не оформлены, линия губ не скорректирована – какому нормальному мужику такое понравится?
Маша с трудом сдержалась, чтобы не ответить Ирке побольнее на замечание про Романа. А ведь в чём-то подруга была права. Или не права? Маша, действительно, не считала, что нужно себя разрисовывать, как Ирка, всякий раз перед выходом «в свет», даже