Я же, пользуясь тем ступором, в который мужчину может вогнать только женщина, добавила:
– И мне потребуются камеры. Множество камер наблюдения. По всему полигону.
– Как вам будет угодно, – ответил, пожирая меня взглядом, генерал. – Вы… можете приступать к… обязанностям уже… сейчас.
– Благодарю вас. – Я грациозно поднялась.
И так же грациозно покинула кабинет руководства, но, прикрыв дверь, осталась на месте.
– Баба моя, всем ясно?! – прорычал генерал.
Ну, собственно, что и требовалось лично мне. Мужскую солидарность способна одолеть только военная субординация, как-то так.
К тому моменту, как я появилась на полигоне перед пятью сотнями выстроившихся наемников, я уже была для всех «баба генерала», следовательно, на меня смотрели, более чем пристально смотрели, но уже точно знали – этот цветочек им не по зубам.
Во время осмотра строя за мной следовал капитан Тайнтон. Выглядел он не слишком одобряющим мое поведение, однако именно ему поручили присматривать за мной, и капитан определенно не был рад необходимости сопровождать столь дискредитировавшую себя особу.
А вот мне, напротив, это было крайне удобно: Тайнтон был уже практически «свой».
– Двое мужчин, – произнесла я, шагая мимо строя солдат, заложив руки за спину и безразлично следуя между абсолютно небезразличными ко мне личностями, – второй по правую руку генерала и девятый тоже по правую руку, кто они?
Капитан Тайнтон ответил почти мгновенно:
– Блондин – зам генерала полковник Стейтон. Шатен – в звании капрала, Урхос.
– Личные дела обоих ко мне, – приказала я.
Тайнтон сбился с шага, но вскоре догнал меня и произнес:
– Будет сделано.
– На полигоне потребуется установить камеры: ночного видения, тепловые, стандартные, стандартные с возможностью записи в большом разрешении, – продолжила отдавать приказы.
– Понял, привезут к вечеру.
– К обеду, – не согласилась я.
И, встав перед солдатами, скомандовала:
– Постовые свободны. Для остальных – двенадцать кругов. Бегом. Начали!
Камеры доставили действительно к обеду. Часть устанавливали спецы, исходя из плана, набросанного мной, часть я установила сама, ползая по крышам, стенам, препятствиям на беговой дорожке. К этому моменту меня ненавидели все наемники, вообще все. Полигон представлял собой круг протяженностью в милю, так что утренняя зарядка едва ли была воспринята с энтузиазмом.
И их ненависть лишь усилилась, когда после обеда, разделив личный состав на группы по сто наемников в каждой, я снова приказала пробежать все то же весьма изматывающее расстояние.
Сказать, что на меня, шмакодявку мелкую, смотрели с ненавистью, – это ничего не сказать.
Особенно если учесть, что, пока они бегали, я устроилась полулежа на шезлонге и, закинув ногу на ногу,