Нельзя забывать, что и нарядные платья, и газовые покрывала невест, и весь сегодняшний церемониал – все это лишь отвлекающие моменты, призванные заставить нас на время выбросить из головы надвигающийся ужас. Предстоящий нам год. Год благодати.
Я начинаю думать о том неведомом, что нас ждет, и чувствую, что у меня дрожит подбородок, но я приклеиваю к лицу бессмысленную улыбку, словно рада-радешенька играть отведенную мне роль, дабы через год вернуться домой, выйти замуж, нарожать детей и умереть.
Но не всем нам суждено вернуться домой… вернуться живыми.
Глава 3
Стараясь успокоить нервы и овладеть собой, я иду по площади, на которой завтра построят всех нас, шестнадцатилетних девиц. Не требуется ни волшебство, ни даже зоркие глаза, чтобы увидеть – за год благодати с девушками происходят глубокие перемены. Каждый год мы видели, как они уходят в становье. И хотя лица некоторых из них окутывали газовые покрывала, чтобы понять, каково им, мне достаточно было посмотреть на их руки, на нервно дрожащие пальцы – и все же они были полны надежд… и живы. Те же, которым удавалось вернуться назад, выглядели изможденными… и сломленными, павшими духом.
Малые несмышленые дети превращали все это в игру, споря между собой на то, кто из девушек вернется, а кто нет, но чем ближе придвигался мой собственный год благодати, тем меньше меня забавляли подобные игры.
– С Днем невест! – Мистер Фэллоу учтиво касается полей своей шляпы, но его глазки слишком уж задерживаются на открытых участках моего тела и на красной ленте в косе. За спиной его прозвали Хрыч Фэллоу, поскольку никто не знает, сколько ему лет, но он явно не так стар, чтобы не пожирать меня взглядом.
Нас называют слабым полом – в церкви нам каждое воскресенье вбивают в головы, что во всех бедах виновата Ева, которая не извергла из себя свое волшебство, когда у нее была такая возможность – но я все равно не могу понять, почему никто ни о чем не спрашивает у девушек, не спрашивает нас самих. Да, порой ведутся какие-то тайные переговоры, звучащие во тьме, но почему именно юноши должны решать нашу судьбу? Ведь насколько я понимаю, у всех нас есть сердца. У всех нас есть разум. Я вижу между нами лишь несколько различий, хотя, похоже, большинство мужчин думают совсем не головой.
По мне, так странно, что они воображают, будто, заявив на нас права, подняв с наших лиц газовые покрывала, они тем самым дадут нам то, ради чего стоит жить. Знай я, что по возвращении домой мне придется делить ложе с кем-то вроде Томми Пирсона, я бы, наверное, сама бросилась на клинок беззаконника.
На сук высящегося в центре площади древа наказаний садится черный дрозд. От звука когтей, царапающих тусклый металл сука, в венах стынет кровь. Говорят, что прежде на его месте стояло настоящее дерево, но, когда здесь за ересь заживо сожгли Еву, вместе с нею сгорело и оно, после чего мужчины воздвигли новое дерево, сделанное из стали. Как неувядающий символ наших грехов.
Мимо проходит несколько перешептывающихся