Квартира была ужасно, невыносимо пуста. Хотелось, чтобы из кабинета вышел Сережа, обнял меня. Мне даже в какие-то пару секунд показалось, что он действительно выйдет.
Сняла костюм, положила в стиральную машину и запустила стирку. Я очень люблю стирать! Меня просто хлебом не корми… Мне так нравится запах всех этих порошком и кондиционеров, когда достаёшь белье из машинки… Так вот, я отписалась в чатах, что доехала и зашла в душ. Что могло быть приятнее горячей воды после такого дня? Струй, скользящих по телу, уносящих с собой всё плохое? И что могло быть приятнее ощущения тела в пушистом, немного жестковатом после стирки махровом халате? Когда идёшь в лёгких тапочках на кухню, и влажные волосы распадаются по плечам, и с них стекают по шее капли воды. C’est la béatitude1.
Ничего не могла поделать. Плохая я была или хорошая, когда ощущала всем телом, что мне хорошо в этом моменте? Я выпила сок, съела конфеты, включила чайник и подошла к окну. Город горел огнями вдалеке, но больше всего мне всегда нравилось смотреть в соседние окна. Не слишком далеко и не слишком близко. Сквозь занавеси и шторы в них просматриваются человеческие фигуры, экраны мониторов и телевизоров. Кто-то курит на балконах, кто-то стоит у окон, как я. Иногда я хулиганю. Смотрю на людей в театральный свой бинокль.
Стал нагреваться и закипать чайник. Чаю не хотелось уже. Хотелось слушать звук. Такой семейный, домашний. Звук, который по вечерам перед сном собирал нас с Сережей за кухонным столом.
А потом пошла выбирать книгу. Я давно не читала, потому что не очень любила, но в тот вечер мне настойчиво захотелось. Несмотря на вымотанность, усталость и неуместность, всю дорогу с поминок я мечтала завершить день с книгой в руках. Может быть, мне хотелось успокаивающего шуршания страниц, или дело было в том, что именно книги познакомили меня с мужем. Я взяла с собой в спальню Хейли, легла в постель и долго просто лежала, глядя в потолок. Потом взяла телефон и проверила входящие. Мне не нравилось принимать соболезнования, поэтому растущее чувство раздражения сопровождало чтение сообщений.
Мне не нравилось состояние траура. Не нравилась атрибутика. Ужасные траурные цветы, отвратительные ткани и скорбящие, скорбные, прискорбные выражения лиц. Я бы прямо сейчас написала завещание: не хочу омерзительных венков на своих похоронах, не хочу, чтобы каждый сыпал горсть земли на гроб, но кому есть дело до наших «не хочу»? Они всё равно сделают, как надо… Я горевала. Не пожизненно, как горюют другие вдовы в моём возрасте. И причиной тому – моя мечта о Бордо, Сонечка.
Таким было наше знакомство у меня на кухне. Ирина Филипповна ощутила новые горизонты. В этом вся суть непоседливой маленькой дамы. Она ещё носила траур, и стыдилась истинного,