роднит Венецию с «Петром».
Хотя и тот и этот – камень,
но в обрамлении воды
закрылся плотным слоем ставень,
как в ожидании беды.
Столпотворенье Вавилона,
галдёж как в пятничный базар…
А в небе облако-икона
лучилось, как из тьмы квазар…
Мосты, мосточки, гроздь фонтана…
У той, у этой ли воды
гулял поэт?.. У «Флориана»[11]
свой счёт избранников судьбы…
Брег Сан-Микеле[12] – третий лишний
сей карнавальной суетни,
в могильные забился ниши
под звук цикадной стрекотни.
Покойный остров в жизни прений
стоит вдали, особняком,
и спит на нём мой светлый гений
под солнцем высохшим цветком…
Из цикла «Акафист жизни сидя»
1
Маме
Как я тебя люблю доныне!!!
Но ты меня любила больше —
величием Екатерины,
Мариной из шляхетской Польши.
Меня вложила в слоги ветра,
в слова морской волны и пены
Цвета-и-Евы, звоном плектра
Христовой святости Елены.
Ты изваяла мои думы
над коростенской стольной кручей,
как воплотила в сини громы
княгини Ольги стон дремучий.
Ты так меня любила сильно,
что удержала на обрыве
в тот день, когда петлёй могильной
смерть обняла в любви порыве.
2. Черешневый дождь
Светочке
Зацелованные солнцем
и обласканные ветром
сквозь листву, как чрез оконце,
тёмно-карие черешни,
как гранаты и рубины,
мне подмигивали оком
чернобровой, круглолицей
хохотушки-веселушки,
здесь гулявшей ненароком.
И веснушчатое небо
перемигивалось в лапах
близ живущей старой ели,
и накачанного дуба,
и калины крутобокой
по соседству… Опекали
плодовитую черешню,
орошающую землю
спелоягодным дождём…
Хроматика белой берёзы
1
Не бойся, твоей не возьму я свободы.
Боюсь я свою потерять.
Истёртые памятью прошлые годы
Оставили страха печать.
Оставили раны, рубцы и каверны
И пустоши прожитых лет.
Так пусть охраняет любви легковерный,
Меня согревающий свет.
2
Жизнь меня своим катком давила,
Превращая в мертвенную степь,
Но твоя незыблемая сила
Мне не позволяла умереть.
Я, как будто дикая поляна,
Затерялась среди тысяч древ.
Ты меня, очистив от бурьяна,
Поднимал, как целину под сев.
Ты своей любовью запредельной
В то мгновенье, когда жизнь не жизнь,
Когда