Столько лет прожил и ничему не научился. И только сейчас, на 75-м году, наконец, осознал правоту Шаламова. Его мудрость, выработанную на зоне, но без которой выжить во всеобщей Зоне «Одной Шестой (уже – одной Восьмой)» невозможно. «У меня изменилось представление о жизни как о благе, о счастье. Колыма научила меня совсем другому. Сначала нужно возвратить пощечины и только во вторую очередь- подаяния. Помнить зло раньше добра. Помнить все хорошее – сто лет, а все плохое – двести. Этим я и отличаюсь от всех русских гуманистов девятнадцатого и двадцатого века».
Если пройтись по Невскому в семь часов вечера в состоянии средней трезвости, да ещё и в хорошую погоду, чтобы без дождя или мокрого снега, а такое случается раз пять в году, то где-то около магазина «Мечта» (это дом № 72) можно было встретить немолодого человека в сером макинтоше и поношенной кепочке а-ля Ильич. Личность ничем не примечательная. Но в этом была вся прелесть и загадочность этой фигуры. Росточка мужичонка был среднего – думаю, метр семьдесят, если считать с кепкой и толстыми подошвами ботинок. Ботинки – всегда в пыли; такое впечатление, что добирался он до магазина «Мечта» сквозь песчаные бури пустыни Гоби или ремонтные работы на Садовой улице. Выражение лица неизменно сосредоточенное. Видно, что думал или ждал, или просто дышал воздухом Невского. Некоторые прохожие с ним здоровались, и он им ответно кланялся. Никто с ним не заговаривал. И он был не словоохотлив. Изредка поднимал голову и пристально смотрел на слово «МЕЧТА». Стоял он недолго – около часа и уходил. Куда, самому Б-гу известно. Когда его не стало, город опустел. Я уехал. Мечта исчезла. Невский – на месте, но стал другим. Чужим.
Генерал снял фуражку, вынул белоснежный носовой платок и приложил ко лбу. Батист моментально увлажнился, обозначив контуры его территории: довольно обширной с заметными «лиманами» – залысинами. Затем он аккуратно освободил переносицу от пенсне, протер стекла и прикрыл глаза. Казалось, что он на минуту заснул. Впрочем, это случалось часто. Генерал был тучен, одышлив и, казалось, сонлив. Впрочем, он действительно был сонлив, особенно на всевозможных совещаниях, как правило, пустых, ненужных и многословных, на молебнах и парадах. Так его и запомнили на всех официальных церемониях: с опущенными веками, утирающим пот белоснежным носовым платком с лица и багровой шеи. Его адъютант – Павел Андреевич Макаров постоянно фальшиво стенал, что главная задача при командующем есть добыча хорошего вина, хотя это была приятная и не сложная задача, но вот с обеспечением носовыми платками всегда возникали проблемы: не напасешься. Барон Врангель, познакомившись с ним, писал, что, не будь на нем генеральского мундира, «каждый бы принял его за комика провинциальной сцены», с «красным обрюзгшим лицом, отвислыми щеками и громадным носом-сливой, маленькими мышиными глазками на гладко выбритом лице».
Зато когда появлялся в цепи, он молодел и армия молодела. Узнать его было невозможно. С трудом, отдуваясь и вытирая