Умывшись, я залезла в тайник за дверцей шкафа, призванный защитить чудовищно вредные чипсы и бессовестно калорийные сэндвичи от всевидящего ока госпожи Ростной. И с сожалением отметила, что запасы значительно поредели. В ближайшее время придется пополнить их в кладовке Аглаи, иначе меня ждет голодная смерть в компании вареных кабачков. В такие моменты я жалела о зачислении в штат: будь у меня доступ к панели заказа еды, как раньше, не приходилось бы рисковать, совершая тайные набеги на территорию воинствующей веганианки.
Наскоро позавтракав – или уже пообедав – двумя сиротливыми бутербродами, я натянула форменный комбинезон и выскочила из каюты. Проходящий мимо Рим кивнул мне в знак приветствия и зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть. Гронатея мучила своих гостей даже на расстоянии.
Мы вместе поднялись на мостовую палубу и разошлись в разные стороны. Рим скрылся в рубке, а я с ужасом замерла перед дверью зверинца. Оттуда доносились страшные, ни на что не похожие рыдания. Хока мялась неподалеку, в окружении недовольных членов экипажа.
– Он не замолкает ни на минуту! – пожаловалась она, предусмотрительно держась от меня на расстоянии вытянутой ноги. – Слушала все утро, аж голова разболелась!
Сообразить, о ком идет речь, труда не составило.
– А причину концерта ты выяснить не пыталась?
– Конечно, пыталась! Он не голодный, и клетка в порядке. Я хотела его погладить, а он меня тяпнул, вот, смотри!
Продемонстрированная конечность остро пахла регенерационной мазью и была перемотана нанобинтом до состояния мумифицированной гусеницы.
Кажется, пришло время укрощать дракона.
Углядев меня на пороге зверинца, животные было подскочили, но акустическая мощь гронатейского найденыша мигом загнала их обратно в норы. Фламиотерикс вообще скрылся под лавой с глаз долой: его дом соседствовал с клеткой «дракона».
– И чего бузим? – строго вопросила я, нависая над беспокойным новичком, который выл так самозабвенно, будто репетировал оперную арию. – Зачем отсек баламутим, соседей пугаем, а?
«Дракон» на секунду смолк, набирая воздух, и разразился такими воплями, что мне захотелось, по примеру животных, залечь на пол и заткнуть уши.
В следующие полчаса выяснилось, что беспокойный зверь не желает ни есть, ни пить, вполне доволен новым местом обитания и соседями. По всему выходило, что его не устраивает только тишина, что он и пытался исправить с поистине королевским размахом. Я почти оглохла, пытаясь выяснить, что же ему надо, и в конце концов в отчаянии села напротив, признавая свое полное бессилие.
– Scharte ma farranta! – заглянул в отсек Финик.
– Ты снова языки перепутал, но можешь не переводить.
– Знаешь кронийский? – восхитился лингвист.
– Нет, просто меня он тоже уже «шате ма фарранта» по самое не могу.
– Scharte, – машинально поправил Финик. – Уйми его, работать невозможно! Эти вопли в запись вклиниваются,