Держа линейку перед собой, Жора задумался: «Что, если линейку подержать над пламенем, расплавится или нет?». У детей промежуток между мыслью и действием намного короче, чем у взрослых. Поставил линейку сверху, на стекло керосиновой лампы. Линейка плавиться не стала, а вспыхнула ярким пламенем. Жора линейку не бросил, а стал размахивать ею, пытаясь погасить пламя. Пламя от этого гаснуть не стало, а охватило всю правую кисть. Жора заорал от испуга и боли. Линейка полностью сгорела за секунду. В кухне стояло ведро с питьевой водой, туда Жора и сунул пылающую болью руку. Боль отлегла, но, стоило руку вынуть из воды, боль появлалась с новой силой.
На крыльце послышались шаги возвращавшихся из кино родителей. Боясь наказания, Жора бросился к своей кровати и накрылся одеялом с головой. По испуганным глазам сыновей мать догадалась: в доме что-то произошло.
– Что случилось, – вскричала мама.
Братья опустили глаза вниз. В это время Жора застонал от нестерпимой боли. Подбежав к кровати и откинув одеяло, она увидела кисть младшего сына, превратившуюся в один сплошной волдырь. В такие минуты правильные решения приходят мгновенно. Мама схватила бутылку с подсолнечным маслом, смочила полотенце и обвязала руку сына, затем родители отнесли его в госпиталь. Раны от ожогов заживают гораздо дольше, чем переломы. Снова Жора посещал школу с забинтованной правой рукой на подвязке. Опять возобновилось временное разрешение писать левой рукой. Теперь переучиваться не пришлось, дело было привычное, да и почерк выработался красивый. Одно плохо – наклон у букв был в левую сторону, но с этим пока мирились. Через два месяца, когда повязку сняли окончательно, все временные ограничения отменили, последовал жёсткий приказ: теперь писать только правой, ибо советский школьник категорически не должен писать,