Творчество Александра Чебыкина характерно скрупулезным, бережным обращением с реальными событиями в людских судьбах, в истории государства Российского.
Свидетельства живых участников, героев прошедшей эпохи – бесценны, их значимость год от года возрастает. Важны рассказы о героическом прошлом нашей Родины, о мужестве советских воинов при выполнении интернационального долга в Афганистане.
Главное достоинство книги – ее глубокий смысл, а в конечном счете – право на читательскую аудиторию.
Литконсультант сектора прозы Краснодарского краевого отделения Союза писателей России Б. Т. Бендерюк
Родовая память
I. Обустройство
Калине Чебыкину за участие в передаче пугачевским повстанцам шести пушек объявили приговор – ссылка на поселение. Калину привезли на косогор верхом на лошади с мешком на голове, чтобы не запомнил дорогу.
Оставили лопату, топор, пешню, соль, серные спички, полмешка ржи и котомку сухарей.
Кругом на десятки километров простирался лес, где-то далеко на востоке вниз по реке поднимались над лесом дымки. Вершина косогора была голой, с несколькими кустиками можжевельника.
Калина – долговязый парень, лет двадцати пяти, с тонкой шеей, но крепким торсом, с оспинками металла на лице, светло-голубыми глазами, русоголовый – осмотрелся. Спуски на восток и юг были круты, на запад – положе, позади поднимался увал. На разном уровне из-под вершины угора били ключи. Выбрал западную сторону. На гривке, под липой, вырыл землянку. Хотелось, чтобы на закате, сидя на завалинке, солнышко упиралось в грудь.
На южном и восточном склоне выжег лес и у каждого пенька, отгребая золу, пешней наделал лунок, побросал зерна ржи и присыпал теплой после дождя землей. Таскал воду липовым ведром и поливал всходы. В середине лета у каждого пенька можно было нажать огромный сноп ржи. До свежего урожая питался, чем мог. Ставил силки, ловил в густой траве тетеревов, в речушке ловил рыбу мордой, сплетенной из ивовых прутьев. К осени был со свежим хлебом. По первому снегу пошел искать ближайшее жилье.
Перейдя речушку и пройдя по глубокому оврагу вверх, вышел на косогор, увидел впереди вспаханные поля, покрытые тонким снегом, справа, у кромки леса, две группы домиков на расстоянии друг от друга чуть более километра. Зашел в первый дом, хозяева были дома, солили капусту. Рассказал о себе. Посудачили. Хозяин, рыжебородый старик, пояснил, что знает обо всем этом. Еще осенью пристав предупредил, кто поселен за Илимовой горой, на Верхнегорском угоре.
Сказали, что та сторона относится к Григорьевской волости, а эта к Карагайской. Во дворе сука играла с двумя крупными щенками. Попросил пятнистого. Дед обрадовался – внуки оставили двоих, а куда их сейчас, на зиму глядя. Назвал его Дашей, хотя это был кобель, он верой и правдой служил ему долгие годы.
Вернулся домой, прибрал зерно, подпер дверь и отправился искать дорогу в село Григорьевское. До деревни Кобылий мыс шел чащобой, а далее была ладная дорога. Нашел в селе пристава, объяснил кто, тот сказал: «А мы думали, что ты убег». На что Калина ответил: «Куда бежать, на заводе знают, что мне ссылка, родители давно умерли, родня из заводского поселка после восстания разъехалась кто куда».
Пристав посоветовал: «Женись, заводи детей, раз ссыльный, то налогов с тебя никаких, выкорчевывай, очищай лес, делай пашню и живи».
II. Любовь убегом
Зиму проработал на медеплавильном заводе. К весне потянуло на свой косогор. На заработанные деньги купил лошадь, кое-какую сбрую. Сам был мастер на все руки. Соорудил плавильню и кузню. Руды на горе, в лесу было полно. Наделал инструмента. Рядом с землянкой, у ручья, срубил новый дом. Но с женитьбой дело застопорилось. С округи девки не шли, знали, что ссыльный, боялись. На пятом году, когда стукнуло тридцать, весной приехал на базар, в Карагай.
Увидел, как пьяный, с реденькой бороденкой, подслеповатый мужик вожжами по лицу стегал свою молодую, полногрудую, красивую жену, костерил ее при всех. После чего связал бабе руки сзади, запихнул на возок, а сам подался в бражную. Какая-то сила подтолкнула Калину, подбежал к телеге, припал к бабе и тихо сказал: «Поедешь ко мне?» Она взглянула на него и увидела в его глазах доверие и отчаяние. Ответила: «Развяжи руки, где твой воз?» Калина схватил в беремя, пронес меж возов к коновязи, где стоял его Серко. Приподнял, посадил впереди облучья и рысью выехал с ярмарки. Когда съехали с езжалой дороги на тропу в березняк, Калина спросил:
– Звать-то как?
– Устинья.
– А меня Калина.
Жили душа в душу.
III. Печали и радости
Рожала Устинья каждый год сыновей, но все рождались мертвые, может, от того, что первый муж-изверг сильно бил ее, а может, что другое, только на десятый год родила крепкого здорового парня.
А сама слегла и больше не вставала, а через год ее не стало. Калина растил парня один, малого кормил через