Мерцающий сумрак, царивший в монастырских стенах, слабо горящие редкие свечи освещали фигуру траурно, зловеще. Скупая мебель: рабочее бюро, тяжелые средневековые лавки, книжные стеллажи в залежах пыльных фолиантов с потемневшими переплетами − еще пуще прорисовывали угрюмость и неуютную холодность этой молельни. От нее неуловимо сквозило ушедшей в века инквизицией, пыточным казематом с испанскими сапогами и воронками для расплавленного свинца, что заливался в рот бесноватым колдунам и ведьмам.
С противоположной стены на согбенного монаха строго взирал портрет Игнатия Лойолы − великого католического стоика, вдохновенного отца-основателя Ордена Иисуса. Можно было даже уловить сходство между Лойолой и Монтуа. Сам генерал отлично знал сие обстоятельство и в тайниках души премного этим гордился, стараясь и в жизни ревниво повторять великого предшественника. Он немилосердно истязал себя молитвой, спал на голом полу, питался ключевой водой и черным, что земля, крестьянским хлебом, и так же, как Игнатий Лойола, шесть раз в сутки стегал себя железной цепью. И наступило время, когда монахи открывали рты и склоняли головы, дивясь Монтуа, как в свое время дивились остервенелому фанатизму Лойолы.
Три большие латинские буквы I. H. S.1 были искусно вышиты золотом на черном поясе молитвенника. Двести восемьдесят лет назад в день праздника Вознесения Пресвятой Марии на вершине Монмартра, в подземелье часовни Святого Дионисия, свершилось посвящение первых иезуитов. И тогда пророческая рука Лойолы начертала на алтаре три эти буквы.
Не было на земле места, куда бы в дальнейшем не протянулась рука священного Ордена. С длинными бородами, в грубых балахонах и кожаных шляпах, они путешествовали по Северу России, в стране льда и ночи. В пестрых халатах китайской аристократии иезуиты были мандаринами − советниками императорской династии в Небесной империи.
Орден Иисуса подвигнул Римскую церковь живее и шире плести свою сеть в Новом Свете. В авангарде оказались преданные последователи, праправнуки легендарного Игнатия Лойолы.
Мир лишь дивился и разводил руками: иезуиты за одно лишь столетие свершили для Ватикана более, нежели прочие монашеские ордена за все времена вместе взятые!
…Истекли долгих три часа. Свечи почти прогорели. Монтуа медленно поднялся с колен, поправил камилавку и, кроя сумрачную пустоту кабинета своим черным торжественным одеянием, направился к безмолвно ждущему креслу. Сел и замер, всматриваясь в бесстрастное лицо своего кумира. И казалось, на бескровных губах бискай-ского святого промелькнуло подобие легкой улыбки, а беззвучный голос протянул сквозняком: «Dies irae2 грядет, сын мой. Готовься! Но будь бдителен… Entre chien et loup…3 Concordia parvae res crescunt, discordia maximae dilabuntur…4 Держись вице короля и помни: дорогу осилит идущий. Credo, credo, credo. Dixi5.
Генерал Монтуа неподвижно восседал в кресле, похожий на огромного грифа. «Да, тяжелые времена настали для нас. Почти вся Вест-Индия не благоволит к Ордену».
Странствующим миссионерам братства отказывали даже в ночлеге. Голодные, завшивленные, сжигаемые палящим солнцем, побитые ветрами и ливнями, страдая от гноящихся язв, подвергаясь опасности, они шли своим путем, презирая награды и почести, полные какой-то непостижимой тайной гордыни. Люди простые и доступные, они были хранителями неистощимого терпения, ибо для каждого из них вечное свершалось ежедневно.
Потухшие глаза генерала вспыхнули студеным огнем, сухая плоть взялась ощущением силы и стальной крепости. С одержимостью идущего на Голгофу он изрек:
− Клянусь всеми небесными святителями: мы заставим мир снять перед нами шляпу. Короли управляют человечеством, а Орден будет управлять королями. Alea jakta est!6 Divide et impera7. Да будет так. Amen.
Тусклые блики свечей скользили по впалым пергамент-ным щекам, вонзившиеся в резные подлокотники персты словно срослись с инкрустированным деревом, губы сомкнулись в бритвенную щель.
Сегодня монах, как и обычно, молился за Dios, Patria, Rey − Бога, Отечество и Короля! Также он исступленно просил Христа вдохнуть силы в брата Лоренсо, сподобить его на свершение задуманного.
Глава 2
Брызнули серебром спесивые аккорды, встрепенулись струны кудрявым гривьем и понеслись в галоп под перестук кастаньет и звонкий голос Терезы.
Где вольный дух живет,
Где танец не умрет,
Где огненные страсти и поныне,
Где солнце не для всех,
Где даже думать − грех,
Где не было свободы и в помине?!
Где воспевают честь,
Где