III
Утром, Паша разбудил Коляна, и сдружившиеся новобранцы вместе пошли на завтрак в кают-компанию. Они вошли в просторное помещение и дружно пожелали всем приятного аппетита, подошли к небольшому, почти свободному столику. За столом, в одиночестве, сидел красавец Петрович, в новом костюме. Аккуратно подстриженные, немодные уже, бакенбарды, придавали его лицу аристократическое выражение. Петрович уже поел, но не уходил, размышляя, что ему еще съесть. Колян поздоровался с ним, протиснулся к иллюминатору, и сел возле небольшого стеклянного шкафа с фотографией крестной матери теплохода, которая разбивала бутылку шампанского об его борт – швеей-орденоносцем из далекой Сибири, рядом висел красиво оформленный, в деревянной раме, «Кодекс строителя коммунизма». Между столов порхала, очень полная пятидесятилетняя женщина, в коротком, не по возрасту, платье ядовито-лимонного цвета. Огромная грудь и пышные бедра стремились на свободу, оставалось только удивляться как легкая ткань держит их, это была буфетчица Люба. Колян выдохнул:
– И меня заставили бы с ней спать?
Петрович пробасил:
– А что делать? Хрен ровесника не ищет, в постели все равны. Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда.
Громкий, с красивым оттенком голос, заставлял слушать его, не перебивая. Люба резко развернулась на замечание и подбежала к столу, улыбаясь голливудской улыбкой:
– Какие мальчики у нас новые.
Петрович промычал:
– Так будет добавка?
Люба часто заморгала:
– Еще не все поели, ждите.
Петрович глубоко и разочарованно вздохнул. Еда была уже на столе, Колян посмотрел в стоящую перед ним большую тарелку. На ней лежала столовая ложка болгарского зеленого горошка, из банки, и небольшой аккуратный язык, по размеру и внешнему виду очень похожий на человеческий. Колян брезгливо отвернулся. Петрович перехватил его взгляд:
– Хочешь, я съем? – и не дожидаясь ответа, ловко поддел вилкой чужой деликатес. Колян позавтракал чаем и хлебом с маслом и пошел к старпому, тот, через дежурного матроса, вызвал его к себе в каюту, для знакомства. Старпом Марк Лазаревич Тишман сидел, раздраженно склонившись над бумагами, его опять не назначили капитаном, прислав, на теплоход, человека со стороны. Капитаном его не назначали потому, что он был не член партии. В партию не брали, потому, что он был еврей. В дверь громко постучали, и не дожидаясь, его ответа в каюту вошел Колян, он промычал под нос себе приветствие и плюхнулся в кресло, осматриваясь. Марк Лазаревич, отложил бумаги в сторону и внимательно осмотрев входящего, подумал: «Вот они, будущие командиры