Туфли за триста тысяч, автомобили за двадцать миллионов. Безудержный, а порою бесспысленный хапок. Это я уже про местных. Вам-то зачем? Кого копируете?
В Москве, отравленной миазмами, другая атмосфера. Там мораль – всего лишь препона для рывка вверх, а насаждаемая религиозность – традиционный инструмент для удержания стада. Но у нас-то климат поздоровее! Хотя, когда все ветры веют оттуда, то чего ожидать?
И как вам, там наверху, можно верить? С чего вы решили, что за вами пойдут? Вы не думаете, что бесконечное создание безальтернативной ситуации в стиле «а те, еще страшнее, чем мы», в конце концов, приведёт к тому, что большинство скажет: «Да нам уже похую, пусть хоть кто, только не вы!»? И на этот раз вам уж точно не выгорит…
Из любой безысходной ситуации выход есть. Даже если это самоубийство.
Глава 48. О национальном вопросе
Меня всегда удивляло, как быстро, попав в соответствующую среду, люди умудряются выучить разговорный иностранный язык. Я даже не про детей, это хоть как-то объяснимо.
Впервые увидел подобное в Советской Армии. В каждом призыве присутствовало некоторое количество азиатов из забытых аллахом кишлаков и мелких городков. По-русски, в отличие от более многочисленных кавказцев, они почти не говорили. Помню каракалпака, отказывающегося мыть пол в расположении. Он отводил взгляд и твердил как заведенный одну совсем неуместную фразу: «Нахюйнужна!».
Представляете? Мы, блядь, прослужили на полгода больше, и мо́ем! Не пищим. У себя же, в своей казарме, для себя! Это же нормально. Что втемяшилось в башку этому чурбану? Непонятно. Кто-то предположил, что у них мужчины полы не моют. Я же подозревал, что он был просто неправильно проинструктирован родственниками. А может и правильно, только у него всё по дороге повыветрилось.
Я в свою очередь пользовался несколькими тюркскими словами и выражениями в десятых годах, когда нанимал на стройки бригады джумшутов. Русский прекрасно знали только те, кому было за сорок. Кто прошёл Советскую армию. Причём большинство из них служило во вполне приличных родах войск, а не в стройбате, как думалось изначально.
Один узбек вообще два года балдел в ГСВГ. Мы как-то легко нашли с ним общий язык. И юмор Алишер понимал как надо. У него на родине была семья, куча детей и потихоньку, зимами, строился дом. Раза в два больше моего тогдашнего. Я стоял с ним у скользкого края глубокой и узкой дренажной канавы, аккордно вырытой в сырой глине за смешное время, курил и разговаривал. Потом он в разваленных туфлях лез на двухметровую чавкающую глубину, а я ехал на работу. Работу с людьми и документами. Подаренные мною ботинки Алишер категорично не надевал, берёг. А все сапоги и глубокие татарские галоши отдал молодежи. Им, в принципе, было напряжнее.
Отдавать хозяину бизнеса, ушлому молодому узбеку, работягам приходилось, по моим прикидкам, до двух третей заработка. Тот, кстати, следил за плотностью загрузки