– Это я каждый день слышу. Но только так не бывает. Бывает – не так!
Бонда вспомнил, как проходило то злополучное совещание в городе. В «Арктике». Точнее, в бывшей «Арктике», год назад её отжал у хозяина кто-то из сочувствующих. Активно сочувствующих. И переименовал, в соответствии с собственными вкусами, в «У Демона». Правильно – с ударением на второй слог. Говорят, что подразумевалось «У Димо́на», но ни заказчик вывески, ни исполнитель Гёте не читали, да и вообще похоже не читали. И вышло так. Впрочем, и не заморачивался никто по этому поводу.
Стоял тёплый вечер, было солнечно и тихо. Ходырев открыл тяжелую дверь. Вой шансона, морганье стробоскопов и плотность запахов на мгновение поразили Бонду контрастом с пыльной и спокойной улицей. Несмотря на ранний час, заведение кишело людьми. Преимущественно в форме различных расцветок. Почти у каждого на груди блестели разномастные медальки и значки, именуемые орденами кого-то и чего-то там. Лоснящиеся и грузные обладатели наград полулежали на красных диванчиках, на низких столиках между нарезками и бухлом валялись портупеи. У многих на боковинах или коленях сидели официантки-консуматорши в стрингах и кокетливых передничках. Несколько таких же вяло танцевали в здоровенной клетке, подсвеченной плавно меняющими цвет светодиодами. Второй этаж был традиционно разбит под «гостиницу» с почасовой оплатой.
Ходырев уверенно прошел через зал и кухню. Засунул голову в какую-то обитую жёлтой кожей дверь, спросил: «Можно?», и махнул Бонде и Наглеру. Двоих из трёх, находящихся в комнате мужчин, Бонда знал. Третий, высокий кудрявый молодой человек откровенно сутенёрской наружности, вяло пожал ему руку и представился: «Марк».
– Немарк, – отвечал Бонда. Знакомые ему мужчины переглянулись и улыбнулись, как ощерились. Ходырев засуетился: «Саша, сейчас не время и не место шутить, мы здесь как раз из-за Марка Валентиновича».
– А я думал, как раз самое время, – махнул Бонда головой в сторону общего зала. – Мы чего, бухать не будем? А то что-то, – он вспоминал слово, – сушняк не по-детски давит, а у вас стол пустой. Казачки-то, вон, уже какую-то Любу зовут!
– Это он шутит, – включился Наглер, – стресс. У нас сухой закон. Самогонщиков и пьяных наказываем жестко.
– Да мне похую, – сказал Марк, – на ваши обычаи. Объясните, что у вас по станции и по Поляковке. Причины срыва. Я это от вас хочу услышать.
Глава 43. Губа
Ближайшая гауптвахта была гарнизонной, на Малиновой горе. Ехать несколько часов, куча бумаг, позор командованию части, допустившему бардак. В армии было принято мусор из избы не выносить. Поэтому солдат старались наказывать на месте.
Узкое, полтора на три метра, помещение на территории ОГМ[21] подходило на роль карцера идеально. Железная дверь закрывалась снаружи, окон не было. Под высоким потолком горела тусклая электрическая лампочка в чёрном эбонитовом патроне. Темно-зелёные, частично оштукатуренные, исписанные многочисленными разновозрастными