Возле кофейного столика с одноразовыми стаканчиками стояла третья гостья передачи – актриса, у которой завтра в Национальном театре был моноспектакль. Она думала о том, не забудет ли домработница-филиппинка включить телевизор в то время, в какое она просила, и развернуть сидящую в кресле мать лицом к экрану. Может, тогда старуха хоть что-то вспомнит? Может, даже проворчит: «Почему бы тебе не найти серьезную профессию?» Потому что даже по ее ворчанию актриса уже скучала.
Сидели среди этих людей и Нофар Шалев со своей мамой, учительницей иврита. Обе смущенно молчали. Пока они ехали в такси, мать все время напоминала дочери: говори правильно! не глотай слова! Ронит Шалев была вообще-то женщиной доброй, но как-то незаметно для нее самой язык, который она преподавала, ею полностью овладел, и она постоянно поправляла дочь: не «походу, они не придут», а «похоже, они не придут», не «я по-любому это не куплю», а «я в любом случае это не куплю», не «я понимаю о том, что он не прав», а «я понимаю, что он не прав». Эти замечания помогли Нофар получить на экзаменах по ивриту самую высокую оценку за всю историю школы. А еще из-за них она боялась лишний раз рот раскрыть. Выйдя из такси, Нофар уже полностью утратила уверенность в себе. Ее смыл ливень падежей и ударений.
У входа в студию их встретила продюсерша с телефонным наушником. Такие молодые и самоуверенные амазонки наводили на Ронит ужас, и, сама того не замечая, она принялась делать то, что делала всегда, когда чувствовала себя жалкой и ничтожной: стала давать еще больше указаний дочери. «Выпрямись. У тебя плечи опущены. Опусти подбородок. Вытяни шею». Потом она пригладила Нофар волосы, заправила за ухо выбившуюся прядь, поправила ей бретельку лифчика, стерла невидимое пятно с подола платья, и девушка, которая всего несколько часов тому назад мановением руки остановила автобус, мало-помалу съежилась почти до полного исчезновения. Поэтому трудно сказать, что произошло бы дальше, не появись откуда ни возьмись гримерша (широкие бедра, оранжевые волосы, рот, в котором на