Вешние воды Василия Розанова. А. Малышевский

и направлений в нем и есть самая главная, ему исключительно присущая… Ибо ни на какой другой человеческой личности народы, страны и века не могли бы остановиться, сказав: – Я удовлетворен, – с тем покоем, твердостью и уверенностью, как на Гете… Гете как бы вышел из всех цивилизаций в их разносторонности и соединил на себе их всех сияние и тонкий аромат. Мир Гете везде чист. Он везде ясен, спокоен и разумен. На стенах его не лежит, даже как возможности, ни одной человеческой кровинки. Он так же наукообразен, в смысле точных наук, – как и философичен. Мысли и рассуждения Гете о теории света, о развитии костей человека, о морфологии растений – предварили на несколько десятилетий великие европейские открытия[538].

      Тайна его «Фауста»[539] есть скрытое отречение от христианства – вот чего никто не хочет понять; от этого 2-я его часть, загробная, начинается с Элены-троянки, появляется Олимп, великие матери – это иносказания древних Астарт[540], которые все закляты крестом Иисуса. Гете пошатнул в своем сердце крест – и под ним, в могиле, увидел древний мир, его прельстивший, его восхитивший. Вот где последовательность, вот где логика. Отвернувшись от христианства, Гете из тоски своего сердца извлек Фауста, но он же показал в Вагнере[541], этом сухом ничтожестве, что будет с каждым, кто без сил Гете вздумает повторить его сердечные и умственные эксперименты[542]…

      У немцев есть собственно одно великое и благородное явление – Гете, и помимо Гете, их всех можно бы вытолкнуть из человеческого общежития. Но Гете в теперешней Германии угас; в прусской Германии – он и не зарождался[543]…

Иван Алексеев Василию Розанову

      Мне пришло сравнение – состояние этого домика Гете, так охраняемого немцами, с тем домом, где родился наш русский Гете – Пушкин. Мне, как студенту Московского технического училища[544], каждый день приходится, проходя по Немецкой улице[545], видеть этот дом. И вот чуть ли не в той самой комнате, где появился на свет будущий поэт – гордость нашей родины, – там помещается мастерская сапожника.

      Что это, издевательство или какое-то преступное отношение перед памятью дорогого для России человека? Ведь там (не где-либо, а именно там, т. е. здесь, в комнате, где родился Пушкин) надо устроить музей или что-либо посвященное его памяти, и, во всяком случае, сделать так, чтобы эта комната не сдавалась в наем… Что же смотрит академия, Пушкинский лицей? А еще хотят строить Пушкинский дом!.. Вам, мне кажется, следовало обратить на это внимание статьей, сопоставив отношение нас, русских, к своему писателю и хотя бы немцев к Гете.

Василий Розанов Ивану Алексееву

      Пушкин… я его ел. Уже знаешь страницу, сцену: и перечтешь вновь; но это – еда. Вошло в меня, бежит в крови, освежает мозг, чистит душу от грехов[546].

      Пушкин – художник-наблюдатель… цельный человек, чуждый внутреннего разлада, быть может, оттого и любящий жизнь и человека, что не чувствует мучительности быть человеком и жить[547]. Пушкин есть как бы символ жизни: он –