Не так давно это было. Когда «Святой Пётр» добрался до Китая и вошёл в португальский порт Макао, в компании моих соратников совершенно потерялась былая сплочённость. Люди есть люди, и каждому то и дело хочется повернуть не в ту сторону, куда влечёт его судьба. Добрая треть команды желала развернуть судно и обратным курсом вернуться в Большерецк. Мои аргументы им не хотелось принимать во внимание, поскольку тяготы плавания увесистей слов.
Трое наших товарищей погибли в схватке с туземцами. Пятнадцать человек унесла лихорадка. Погибли самые увлечённые, самые надёжные мои товарищи. Сила духа не всегда гарантирует победу. Никто из моих соратников не поддержал меня, когда я решился продать галиот. «Святой Пётр» стал для нас частью родины, расставаться с которой тяжко.
Пока шли мои переговоры с губернатором, дочь его изрядно увлеклась общением со мною. Не мудрено. Девушка на выданье, а на тысячи миль вокруг ни одного порядочного европейца. Одни торгаши, да солдафоны. Желая произвести на меня впечатление, она взялась показывать мне произведения живописи, которые создавала при помощи цветных карандашей. Детская забава, надо заметить, но пуще всех её картин увлекли меня сами карандаши, верней один из них, синий. Взор мой так и застрял на нём, не имея возможности оторваться.
Проницательная девушка заметила мой интерес и спросила – с чего он возник? «Это удивительно, Мари! – воскликнул я вполне искренне – Этот самый карандаш снился мне однажды в детстве, и вот теперь я вижу его и не верю своим глазам. Именно тот цвет, не голубой, не тёмный, а глубокий синий, при необычайной чистоте!» «Ну, так возьмите его себе. Будете вспоминать меня, а я буду печалиться о потере карандаша. Это и смешно и не так тяжко, как вспоминать о разлуке с вами» – сказала она великодушно, и отказать ей в этом капризе я не смог, как и во всех прочих.
С тех пор я берёг чудно обретённый мною карандаш. Теперь же слова ампансакабе удивили меня сильней, чем сам факт возвращения утерянного предмета. Старец говорил о материализации чего-то из внутреннего мира, а карандаш для меня тоже был примером таковой материализации. Он оказался некой эмблемой того случая, когда идея приходит в реальный мир из-за непроницаемой границы, отделяющей сны от реальности. Ампансакабе сказал о карандаше так, словно не Мари из Макао, а именно он знал о том, что мне снилось в далёком детстве…»
041
«Зачем вы читаете мне дикарские бредни про хороводы, сны и карандаши?» – перебил Пуавра Ларшер. Губернатор поднял взгляд от дневниковых записей и ответил покровительственно: «Потому что