Что-то подобное испытывали люди в Грузии в конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века. Все замерли в предвкушении полёта в космос. Кооперативы, первые биржи, многопартийность, гамбургеры, литовский «Саюдис», передача «Взгляд»…
И вот, в те дни, бурные волны перемен, вместе с другими обломками кораблекрушения, вынесли на поверхность моря суеты, в которое превратился СССР, первые независимые полулегальные агентства новостей. Первым в Грузии, стала «Иберия», названная так потому, что один из её основателей – Зура Хрикадзе в совершенстве владел испанским и этот счастливый билетик усиленный испанским названием, сулил успех в переговорах с испанскими СМИ.
Моим же билетом в мир журналистики стал коротенький информационный материал для «Гласности» о забастовке метростроевцев на площади «Вокзальная». Я, как мне показалось, очень ловко взял интервью, набросал два абзаца, передал их на «Гласность» и решил, что состоялся, как репортёр. |
ГЛАВА 3
Вселенная не имеет строгого определения в науке. Это сочетание умозрительного и материального – чёрные дыры и черная энергия, планеты и звезды, время и пространство. Бесконечность беговой дорожкой уходит в бескрайний космос, туда, где пространство становится временем, а время пространством, где краснощёкое, как деревенская девка Начало издевательски подмигнув земной физике, зажигает звёзды и сливается с гасящим их своими слюнявыми пальцами Концом, а Хаос прижав изрезанное шрамами лицо к нежной щёчке Гармонии возбуждённо кружит её в танце, нашёптывает комплименты, называет «своей девочкой», чтобы опьянить, одурманить и соблазнить тут же за пазухой бесконечности, где сливаются начало и конец, время и пространство. Космос безмятежен, он живёт моментом – сейчас. Космос курит бамбук, ему нет дела до прошлого и будущего, ему пополам религия, астрономия и теорема Пифагора. Кто сказал, что это не так?
Мы жили, как все. Трёхкомнатная квартира на восьмом этаже кооперативного дома в Сабуртало*
*Примечание – Сабуртало – район в Тбилиси
на пересечении улиц Асатиани и Закариадзе. Лифт в доме часто портился, я научился не считать это безобразием и гремя на весь дом педалями, весело тащил свой велосипед с восьмого этажа на первый, а затем с первого обратно на восьмой.
Три комнаты с лоджией, советский паркет ёлочкой с чёрными полосками смолы между дощечками, балкон с панорамным видом на гору Мтацминда.
Над городом, как над капотом автомобиля «Жигули» торчала антенна – огромная треногая телевышка. Панорамный вид не считался роскошью. В стиснутом горными хребтами городе он был явлением обыденным. Панорамный вид и балконы с которых он открывался, ёлочные паркеты и застеклённые лоджии, разгильдяйски обшарпанные фасады домов являлись многоярусной сценой, на которой кипели свои страсти. Не космические,