Но спор есть спор. Не сказав слова – крепись, сказав – держись. Попросив девочек отвернуться, мы с Васей молниеносно сбрасываем одежду и голые (трусов у нас не было) бросаемся в набежавшую волну. Подбадривая друг друга шутками, плывем к противоположному берегу, на котором темнеют деревья. Плыть было так тяжело, что каждый из нас подумал: «Уж не конец ли это?» На середине реки волны были меньше, плыть стало легче, и мы приободрились. Напрягая все силы, мы кое-как добралась до берега и улеглись под старой вербой. Вася был очень бледен и тяжело дышал.
Я спросил товарища:
– Вася, что с тобой? Ты заболел?
– Накурился я, Николай. Голова кружится. Плыви один.
– А как же ты?
– Пришли мне штаны и рубашку с Тоней. Пусть переправится на пароме.
Вася устало закрыл глаза и замолчал.
– Ладно, жди, Вася. Я мигом, – громко крикнул я занемогшему другу и бросился к песчаной косе, глубоко вдававшейся в реку.
Я задумал воспользоваться этим плацдармом, чтобы хоть немного сэкономить силы для преодоления обратного пути. Расчет оказался верным. Подгоняемый волной и ветром, я сравнительно легко переплыл реку. Только у самого берега едва не пошел ко дну, глотнув с котелок пенной волны, отбросившей меня от берега и накрывшей мутной тяжестью. На какой-то миг я испугался, но потом мне стало стыдно перед девочками, и я овладел собой. Обозвав волну «свиньей бездумной», я ударил руками по хребту следующей и выбросился на берег, царапая колени о камни и ракушки. Пока я боролся с рассвирепевшей волной, девочки бегали по берегу и криком подавали советы, как лучше выбраться из реки.
– Что с Васей? – бледнея, спросила Тоня, едва я приподнял голову над сушей.
– Бери его одежку и марш на паром. Он будет ждать тебя. Да смотри разотри его хорошенько! – крикнул я ей вдогонку, когда она уже была на ружейный выстрел от моего приземления.
Я был счастлив, Тося Трайлина так усердно драила меня мохнатым полотенцем, что сама стала розовая, как мак. Я смотрел на неё и не узнавал. Так она была прекрасна. Огромные голубые глаза были широко открыты. Черные зрачки расширились. Рот приоткрыт, обнажив ровные ряды изумительно белых зубов. На верхней губе выступили мелкие капельки пота, и губа слегка вздрагивала. Что-то бесконечно родное и милое было во всей этой тонкой фигурке, по-матерински заботливо склонившейся над посиневшим от холода мальчишкой.
– Спасибо, Тося! Ты добрая девочка, – сказал я, с благодарностью пожимая её гонкую ручонку, и удивился, что не почувствовал смущения, как это бывало раньше.
– Что ты, Николай! – радостно воскликнула девочка. –