– Тебе не надоело учить уроки?
– Нет! Учился бы еще и еще! Но десять лет учебы позади. Сдан последний экзамен. Вот мама держит мой хрустящий аттестат. Видите? Как хороша жизнь!
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Больше всего я люблю литературу. Я стану литератором.
– Преподавателем литературы или писателем?
– Буду учиться на журналиста.
– Выбор хороший. У тебя есть способности. Но чтобы стать журналистом, необходимо много учиться и много читать.
– Я не буду лениться. Вы это знаете, Николай Иванович.
– Да, с твоим трудолюбием ты достигнешь поставленной цели.
– Вы слишком хорошего мнения обо мне.
– Почему же? Если ты не зазнаешься и будешь настойчиво трудиться, ты многого можешь достигнуть. Будет желание – пиши. Я буду рад услышать о твоих успехах. О трудностях также пиши. Я охотно помогу тебе, в чём смогу. Советами старших не пренебрегай. Не забывай школу и товарищей.
– Все же мне удалось услышать ваше мнение обо мне. Я буду долго помнить эту беседу.
– Разве тебе хотелось услышать мое мнение об избранном тобою пути?
– Да. Мне очень нужно было знать это. Теперь же можно потанцевать.
– Иди. Надя Батагова давно с нетерпением посматривает в нашу сторону.
– Что вы! Это вам так показалось.
– По-видимому, показалось. Она уже не смотрит сюда. Так и есть. Её пригласил Рязанцев, и она ушла с ним.
– Я пойду. Спасибо за беседу, Николай Иванович, – заспешил Чернышев. – До свидания! – дрогнувшим голосом сказал он, кланяясь учителю.
– В добрый час!
Чернышев поправил галстук и торопливо зашагал к рядам стульев, на которых разместились девушки, отдыхающие после танцев.
Оставшись один, я вновь погрузился в размышления, наблюдая за происходящим в зале. Перед моим взором поплыли знакомые лица юношей а девушек, выросших на моих глазах. Вот Батагова Надя. Небольшая, голубоглазая, опрятная. Белый воротничок на темном платье мягко оттеняет её розовое миловидное личико. Даже на танцах она спокойна и сдержанна. Филатова Феня… В пятом класса она была совсем не такой: худенькой, робкой. А теперь? Высохшая, стройная, налитая здоровьем – она бурно переживает свою радость. Смуглое полнощекое лицо, освещенное черными, мерцающими, как звезды, большими глазами и обрамленное венцом тугих черных кос, искрится полным счастьем. Она не пропускает ни одного танца: вихрем кружится в вальсе, мотыльком порхает в польке. Как будто задалась она целью перетанцевать на прощанье со всеми своими одноклассницами и одноклассниками. Высокая грудь её дышит сильно, глубоко. Ей жарко, и она уже устала, но об отдыхе она не думает. Разве можно упустить хоть одну минуту этого неповторяющегося счастья? Странно… Неужели она уже понимает, что такие минуты не повторятся больше?
А мамы-то,