Даже подшитое – с эксклюзивом для областного суда! – уголовное дело не являлось препятствием для внесения необходимых изменений. «Компрометирующий» лист удалялся из дела, во вновь отпечатанном листе маникюрными ножницами делались вырезы по контуру шёлковых нитей, которыми сшивалось дело – и при помощи обычной ученической линейки лист заправлялся в подшитое дело на место удалённого. Как говорится, «ловкость рук – и никакого мошенничества».
Если же дело только находилось в стадии монтажа, то задача и вовсе упрощалась: перепечатывался всего лишь один лист. Ну, максимум, два.
Со временем следователи научались «рассчитывать свободные площади». То есть, обвинительное заключение готовилось заранее, ещё до предъявления обвиняемому «последнего прости», а для отсутствующих показаний на листе обвинительного заключения всего лишь оставлялось свободное место. Количество машинописных строк рассчитывалось априори – на основании личного опыта…
Именно этой работой и хотел заняться Иванов. Ну, не то, чтобы «хотел»: подумывал. Точнее, сомневался: «Не заняться ли?». Не от «избытка Стаханова в себе» – потому, что, несмотря на «освобождение от всех дел», никто его от этих дел не освобождал. «Наверху» не посмотрели бы на то, что его «задрючил» обком, что ему попалось «гнилое» дело с такими же потерпевшими и подозреваемыми, что бесконечные «подснежники» выбивают из графика и не дают сосредоточиться на плодотворной работе. Довод у тех, кто «сверху», был всегда один, и всегда «убойный»: «Вы посмотрите, какую Вам зарплату платят?! Народ её от себя отрывает! Вы должны оправдывать и отрабатывать! От вас и так никакой отдачи! И это – за такие деньги!».
Для Иванова – в отличие от многих коллег – довод насчёт денег был «убойным» лишь «нецелевым назначением». Потому что «убивал наоборот»! «Такие деньги!». Какие деньги?! Только, получив должность старшего следователя, Иванов мог без стыда «за бесцельно прожитые годы» озвучивать друзьям и знакомым цифры: сто восемьдесят рублей. Таким был его должностной оклад. Плюс за три звёздочки сверх этой суммы шли ещё сорок. Четвёртая звезда ещё только «корячилась», да та и обещала не больше червонца в месяц! Ну, а о премиях нельзя было даже сказать того, что они «блыснули»: им не грозила и такая перспектива. Не существовало тех премий в природе!
Вот, и получалось: двести двадцать рублей минус «подоходный», минус «бездетность», минус «Общество Красного креста и Красного полумесяца», минус разовые, но регулярные поборы – и «на руки» оставалось сто тридцать, максимум, сто сорок. Хорошо ещё, что комсомольские взносы перестали удерживать: два года назад Иванов попрощался с комсомолом по возрасту. Попрощался – и нисколько не огорчился этим обстоятельством. Ведь это только певец, известный своими мафиозными доходами, мог заявлять: «Не расстанусь с комсомолом: буду вечно молодым!». Правильно: его доходам комсомол не грозил – даже