– Почему вы такой чистый? – спросил Вилем, – Вы же ведь в трубе сажу убирали. Я вон не влезал туда, а какой грязный.
– Пан Вилем, да разве так важно, что я делаю? Куда важнее – какая душа, верно ведь?
– Конечно, верно! А башмаки такие красивые вы откуда взяли?
Мартин улыбнулся, словно счастливый ребенок:
– Это мне мама подарила. Еще вчера.
Потом подошел к краю крыши.
– Что вы делаете? – испуганно прокричал Вилем.
– Смотри! Я умею летать! – и прыгнул с крыши. Вилем дернулся, чтобы схватить Мартина, но следом полетел за ним.
Сон прервался и Вилем подскочил в холодном поту.
Восемь часов утра. Заспался.
Решил, что в мастерскую пойдет лишь на двенадцать.
Спустился вниз. Там неизменно – в кресле сидел пан Заклецкий и читал утренний выпуск новостей в газете «Tempus». Тот глянул на Вилема с легкой насмешкой, с которой глядел на него вчера.
– Что только творится в нашем городе! – словно самому себе довольно громко проговорил Заклецкий. Вилем нарочно проигнорировал фразу и молча сел завтракать.
Пан Заклецкий украдкой поглядывал на Вилема.
– Что, вовсе не интересно? – спросил он, сдавшись, – Неужели вам все равно, что происходит у нас в городе, в стране? Что ежедневно творится вокруг?
– Представьте себе – совсем, – резко ответил Вилем, – Я не могу на это повлиять, а потому – какой смысл обращать на все это внимания? Я и так всякого дерьма наслушаюсь за целый день. А вы мне еще тут пытаетесь что-то навязать.
– Хм, – буркнул старый еврей, – поколение впечатлительных сопляков и слюнтяев. Чтоб вас всех!
– Хорошо, что не поколение таких бравых смельчаков да вояк, как вы!
– Да и не говорю, что я бравый вояка.
– Конечно, не говорите. Потому что ваша привычка с самого утра потреблять дозу утренних гадостей под названием новости и навязывать их другим людям никак не показывает, что вы не слюнтяй. А то, что мне гадко слушать неприятные факты вовсе не означает, что я слишком впечатлительный. Понятно?
Заклецкий закашлялся так громко, что даже стекла задрожали.
– Старая, воды принеси! – крикнул он, злостно поглядывая на Вилема. Спустя мгновенье она принесла ему стакан воды. Выпил и начал забивать табаком трубку красного дерева.
Вилем даже не доел, и вышел на улицу. Не хотелось более слушать их пересуды соседей, короля, да и других вещей, которые на самом деле не касались никого. Никого, кроме самих субъектов пересудов.
«Да, пойду в мастерскую прямо сейчас. Не хочу сидеть более с этими стариками».
Вилем понял, что дал слабину, позволив себе сорваться на человека: даже самому стало противно. Тот старик – ну такой уж есть; а Вилем – другой. Пора уж привыкнуть, что люди не такие, как он… Ни в коем случае нельзя оправдывать или осуждать людей, ведь каждому свое!..
Сегодня