На одной такой мини-осыпи четко отпечаталась отнюдь не лапа – босая человеческая нога.
Он остановился резко, едва затормозив на краю обрыва. Это была река.
Отсюда, с высокого берега, открывался шикарный вид – человек не обратил на него внимания. Он высматривал главное. И не видел ничего – ни жилья, ни моста, ни пристани или причала… Лес на этом берегу, лес на том – низком, болотистом. Источником механического звука был старый, в потеках ржавчины, буксир, тащивший по реке баржу-лесовоз. До буксира было меньше километра, и он приближался.
Человек с трудом удержался от того, чтобы закричать, замахать руками, привлекая к себе внимание… Подумал, что никто не станет приставать с груженой баржей, увидев на берегу орущего нудиста, – почему-то в этом сомнений не возникало.
Придется нлыть.
Человек потер лоб, пытаясь вспомнить, входит ли искусство плавания в число его умений. Не вспомнил ничего и стал спускаться, почти скатываться с обрыва…
Солнце клонилось к закату, когда человек услышал слабый звук.
Лес был полон звуками, негромкими, порой непонятными, но этот оказался особенным. Механическим. Далеко впереди работало что-то, созданное людскими руками.
Он посмотрел на ручей. Русло уходило в сторону от направления, в котором слышался звук. Лощина за минувшие часы и километры стала шире и глубже, превратилась в огромный овраг с крутыми склонами. Человек, не раздумывая, расстался со своим журчащим проводником. Поспешил, позабыв про голод, головную боль и усталость – туда, откуда доносилось слабое тарахтение.
Деревья впереди расступались, редели. Лес кончался. Звук усиливался, слегка смещаясь. Шоссе? Поле с работающим трактором? Неважно. Он нашел, что искал – людей. Человек перешел на быстрый бег.
Глава 4
Гольцов матерился и драил палубу – причем первое делал гораздо энергичнее, чем второе. И виртуознее – замысловато-физиологичные, лексические конструкции изящно вплетали в себя Северо-Западное речное пароходство вообще и буксир БР-58 в частности; и романтику дальних странствий, на которую Гольцов так дешево купился; и утопленный поутру дюралевый багор, который Дергач пригрозил вычесть из невеликого гольцовского жалованья. Швабре, постоянно слетавшей с ручки, тоже порядком доставалось.
Большие и малые боцманские загибы, разносившиеся над палубой, отличались литературно-правильным построением фраз – Петя Гольцов перешел на третий курс литфака. Идя по стопам Джека Лондона, он трудоустроился на лето в речное пароходство – дабы познать жизнь и набраться впечатлений для будущих шедевров изящной словесности.
К концу третьего рейса Гольцов пришел к выводу, что ему гораздо ближе творческая манера Жюля Верна, как известно, описывавшего романтику далеких морей, не покидая уютного кабинета. Жизнь