– Чего?! – Разгорячился я и развернулся лицом к отцу. – Прошу все-таки не решать за меня, что мне нужно, а что нет. Мне нужно лишь одно, и ты это знаешь – свалить отсюда. – Тему смерти я опустил. Мы это уже обсуждали, и папа надеяться, что после того разговора я об этом перестал думать. – Да! К черту из этого района! Как можно дальше отсюда!
– Всему свое время.
В то время как я еле сдерживал себя, чтобы не накричать на него, у папы ни одна нотка в голосе не изменилась.
– Какое время? По-твоему, оно еще не наступило? Да неужели ты не видишь, как я живу здесь? И можно ли вообще это затворничество от всего и от всех назвать жизнью?! – Слезы отчаяния накатились на глаза, и я развернулся к компьютеру.
– Ты же говорил, знаешь, что делаешь. Помнишь, тогда в больнице?
Мне пришлось лишь промолчать. Нечего было на это ему ответить. Я знаю, что делаю, но не ожидал, что это одиночество будет морально так тяжело выносить.
– Не унывай – все будет хорошо. – Сказал папа и ушел.
Не унывай – все будет хорошо.
Не унывай – все будет хорошо.
Не унывай – все будет хорошо.
Не унывай – все будет хорошо.
Не унывай – все будет хорошо.
Не унывай – все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
…все будет хорошо.
Последние слова папы, перед тем как он с внешней стороны закрыл дверь, миллион раз пронеслись у меня в голове.
А хорошо могло бы быть и сейчас. Если бы у меня сейчас в руке был пистолет, все было бы как нельзя лучше.
Интересно, какая была бы первая мысль у родителей, когда бы увидели они размазанные по стенам мозги своего сына?
Я открыл свой дневник и начал писать:
Когда на душе одиночество и пустота,
Когда ясный солнечный день – серость,
Когда уныние не проходит день ото дня,
Когда лирика и романтика – мерзость,
Когда этой точки не видно дна,
Когда от боли в груди хочется выть,
Когда все окружающее – ерунда,
Понимаешь, что больше нет смысла жить.
И вот настало мое совершеннолетие. Проснувшись, целый час валялся в кровати, уткнувшись в потолок, с ужасом представляя, как я иду в ванну умыться, и мама наскакивает на меня с радостным криком, обнимает, целует… Сколько можно?! Не хочу и не буду вставать с постели. Хотел было включить радио, но передумал – родители поняли бы, что я уже не сплю и через какое-то время вошли бы уже, будучи не в силах ждать, чтобы поздравить меня. Как обычно размышлял, что жизнь моя ничтожна, и не знаю, сколько бы еще пролежал лежать, если бы папа не постучал в дверь.
– Борис, просыпайся. Слышишь? Уже двадцать минут первого. Вставай.
Но эти слова пронеслись как-то мимо меня. Я даже не посмотрел в сторону двери. И не посмотрел я в ту