– Да, я на другой день на полтора месяца на Камчатку уезжал. Там у нас очень серьезный слет был, и потом всякие дела. Я не мог вместо этого с ментами полоскаться. Дая и знать не знал, что по этому делу Олега из Питера повезут. Я потом только узнал, что у мостика девушку раскопали.
– Слава, а тот, кого вы узнали, – местный? – спросила Женя.
– Местный. Ну, не оглухинский, но местный.
– Он продолжает жить на своем месте?
– Продолжает.
– Я могу сказать адвокату о том, что вы здесь рассказали? Может, для надзорной жалобы понадобится.
– Скажите.
– Но ведь доказательств вещественных, как я понимаю, нет? Так что все будет держаться только на вашем опознании. А вдруг опознанный упрется?
– Да есть, есть кое-какие вещдоки, – Слава впервые засмеялся. – Вы уж меня совсем за лоха держите. Утром проезжал я снова этот мостик, остановился ненадолго… Я все-таки понимал, что рано или поздно придется помочь правосудию.
Помолчал и добавил:
– Если допустить, что оно в России есть.
– А как мы вас найдем, когда надо будет?
– Нитка найдет, – коротко ответил байкер.
Попрощавшись, он круто повернулся, вышел, и, как показалось всем, в ту же самую секунду за окном взревел мотоцикл, встал на дыбы, как горячий степной необъезженный конь, и не выехал, а взлетел вместе со Славой с Мячикова двора непосредственно в поднебесье.
Глава 31
В Москве. Виктория
Собираться надо в клубе. Известном, привычном. Там все свои. И никто не привяжется с дурацкими вопросами, вроде того: «А ты в Геликон-опере давно была?», «А как вам последний спектакль Фоменко?»
Там даже слов таких не знают. И правильно!
Вот только зайди куда-нибудь не в свое место – и обязательно наткнешься на такого, кто начнет выступать.И нельзя ответить: «А пошли вы куда подальше со своей Геликон-оперой!»
Ведь в тех местах всегда кто-то знает, чья она дочка. И уверен (а почему, спрашивается?), что дочка Игоря Заводилова должна целыми днями читать всяких поэтов, или шататься по вернисажам, или помогать каким-то сопливым детям! Как будто она бомжа какая-нибудь!
В такие минуты она, пожалуй, ненавидела – да, именно ненавидела – своего многими людьми уважаемого отца. И даже так – чем больше его уважали, тем больше ненавидела.
Ей самой никакого уважения ни от кого не требовалось. Пожалуй, она и не знала толком, что это такое. Если бы Виктория смогла задуматься над тем, чего она сама хочет, то, наверно, пришла бы к такой мысли: ей вполне хватило б, чтобы ее боялись.
В ее клубах тоже знают, что она дочка Заводилова. Но там знают про него именно то, что надо знать, – какой примерно у него пакет таких акций, а какой – этаких. И точка.
Виктория сидела в ночном клубе со своим в последние месяцы постоянным спутником – Толей Собениным, папиным юристом. Ему было двадцать пять лет, а ей пятнадцать, но разницы в возрасте она не чувствовала. Да и в чем могла сказываться эта разница? Для того чтобы ее почувствовать, надо вести разговоры