Могила ухоженная. Я смотрю в камень. Не видя. И плачу, как девчонка. От бессилия… ведь для него мира уже нет, но в этом мирке остался я.
Я пишу это, упившись кофе, проведя тридцать пять часов без сна. Побывав в четырех городах за двое суток и в сотне мест. Я просто пишу это, и сдавленный ком мешает мне сглотнуть от воспоминаний тысяч сделанных гадостей и глупостей.
Но я высплюсь. Саркастичная ухмылка вернется на место. Суррогатное ощущение собственной значимости накроет меня. И я не вспомню этот вечер.
Камень и я
Странный вечер. И текст странный.
– Вот говно.
Я смотрел на разбитое лобовое стекло своей машины. Не было ощущения обиды, только злость, причем не за себя, не за деньги и время – чего уж их теперь жалеть. Жалко было хорошо сделанную чужую работу, ведь люди морочились с этой машиной. Долго ее делали, смотрели со стороны, и тут какой-то ублюдок взял в руки камень и воткнул его в мое стекло. Оно покрылось паутиной трещин, и камень пробил многослойный сверкающий триплекс. У меня почему-то не было других ассоциаций, кроме как надругательства над женщиной. Уж не знаю, что за фантазия, но именно так я видел сейчас машину: словно кто-то взял и грязно трахнул ее, вытерев потом руки об подол платья. Вот говно.
Я смачно сплюнул сквозь зубы на землю, вызвав явное содрогание у проходящей мимо пасторальной семейки. Отец семейства, молодой парень, явно хотел сделать замечание, но, уперевшись взглядом в мое окаменевшее от злости лицо, он смутился и ускорил шаг. Сейчас мне невероятно хотелось закурить, хотелось вытащить из внутреннего кармана куртки пачку сигарет, неторопливо выбить одну, всунуть ее в угол рта и глубоко затянуться, почувствовав укол никотина в легкие. Ощущение настолько яркое, что я лезу во внутренний карман, который, естественно, пуст. Я бросил курить много лет назад, и с тех пор каждый день я мечтаю о сигарете. Но нет, теперь я ЗОЖ. Теперь каждый день я таскаю свое уставшее тело на какие-то совершенно дикие саморазрушению тренировки. Я перестал упиваться до рвоты в клубах, гоняться за телками, драться с какими-то чертями в обносках на темных улицах. Нет, теперь я совсем другой. Я ношу легкую щетину, брею голову и выгляжу дорого – такая работа. Я должен выглядеть не таким, какой я есть, а так, чтоб хостес ресторана быстро находил мне столик. Так, чтобы мои оппоненты во время диалогов не чувствовали тревоги от потянутой моей футболки и торчащего ножа. Все давно уже не так. Я снова сплевываю и пытаюсь понять, что делать. Можно ли ехать на этой машине? Или это запрещено?
Непрерывно матерясь, я выковыриваю камень из стекла, осколки валятся пылью в салон, и я понимаю, что сейчас буду тереться жопой о стеклянную пыль. Дырка осталась здоровенная.