Его рукой и в тот момент.
Для него это было «сейчас»!
Даже странно: суровые тридцатые годы, а все хорошо и жизнь идет своим чередом. Но уже на следующей странице ровный ряд слов ломается, буквы скачут – «был обыск, папу посадили»! Потом – «из института исключили за сокрытие социального происхождения», чуть позже – «сидим на чемоданах, ждем высылки…»
И так несколько раз. Арестовывали, отпускали, ссылали, арестовывали, отпускали, ссылали.
Но трагическое и веселое как всегда рядом – отец, тогда совсем мальчишка, и в ссылку умудрялся ездить в мягком спальном вагоне, а из ссылки добираться до Ленинграда на… самолете, интересно же! И это в 1937 году!
Я захлопываю книжку. Откладываю.
Но она притягивает меня, зовет из прошлого – помоги!
Я вновь и вновь перелистываю страницы – папе 20 лет и мне 20, ему 30 и мне 30, ему…
И невольно вспоминаю себя в свои 20,30. А сейчас я старше его тех далеких лет, и, обремененный знанием времени, наверное, мудрее. Или нет? Я так не жил?
Летят строчки, кружатся строчки, вихри враждебные – «Аню посадили», «папу отправили в Боровичи», «убили Кирова», «поезд на Куйбышев», «брата растреляли», «отмечаемся в НКВД каждый четвертый день», «папа умер на Алтае», война, Берлин…
Год за годом, жизнь за жизнью. Я перелистываю жизнь, которую не вернешь. И возвращаю время.
А Время бежит неумолимо.
Вот и весна. С детства в эту чуть зеленоватую пору меня преследует предчувствие чего-то хорошего и предвкушение большого праздника, впрочем, как и любого человека, что не делает эти чувства менее личными. Давным-давно, собираясь за праздничным первомайским столом со своими друзьями, моя бабушка, занимавшаяся в свое время оперным вокалом, как ни странно, пела такие песни:
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
На бой кровавый,
Святой и правый,
Марш, марш вперед,
Рабочий народ!
Далее шли теперь малоизвестные строки, которые меня, мальчишку, трогали до глубины души – тогда такие «откровенные» песни я слышал только от революционной бабушки, хотя она, к своему сожалению, имела мало отношения к пролетарскому единству. Нет, она не была «соглашателем» или «приспособленцем», просто она, бабушка Лиля, была во времена вихрей враждебных молода и порывиста, и ей, наверное, было приятно вспоминать то ветреное время. Но, вернемся к песне, вот те сакраментальные строки, оказавшие на меня такое впечатление:
Мрет в наши дни с голодухи рабочий.
Станем ли,