– Неплохо, – улыбнулась Талита одними губами, – нет, правда. – Гнев в ее глазах постепенно уступал место расчетливости. Она вновь обратилась к старику. – Поступим так. Я сделаю вид, что поверила и соглашусь продать вам бочонок «Пещерного грома».
– И вы все так же гарантируете анонимность?
– Скорее да, чем нет. Свидетели, конечно, будут, но выберу я их сама. Вот только одно «но».
– Так и знал, что осложнений не избежать, – облегчение на лице старика вновь сменилось легким беспокойством. Полагаю, вы намерены поднять цену?
– Естественно. Теперь с вас по полтора серебряных за сотню граммов пороха.
– А полсеребряного – не крупновата ли надбавка? Мы же не кулек, все-таки, насыпаем, почтенная.
– Неустойка. В конце концов, вы заключили сделку и пропали. Ах, да. И вы оплатите украденное.
– Жестоко и несправедливо! Я же сказал, что ни при чем…
– Возможно. А возможно и нет. Пусть будет страховкой. Зато я поступлю честно – те триста грамм пойдут по старой цене. Серебрушка за сотню. Согласны?
– Конечно, не согласен, но разве у меня есть выбор? Хотя учтите, это разорит Двор и меня лично.
– У меня есть определенные сомнения, что ваши наниматели вот-вот пойдут просить подаяние. Но я бы на это посмотрела.
– Всенепременно вам сообщу, – отважился на робкую иронию старик. – А теперь, с вашего позволения, пройдем к весам.
– Конечно. Надеюсь, деньги у вас с собой, потому что о кредите я и слышать не захочу.
Но старик проглотил и это оскорбление.
По мерно качавшейся палубе они подошли к неприметному люку на корме. Океан проверял шхуну на прочность, прикидывая, как бы лучше избавиться от плавучих паразитов, резавших его веслами и винтами. Нервная рябь прибрежных вод пестрела пятнами плавучего мусора всевозможных форм, цветов и размеров. Разнообразные отходы жизнедеятельности островками усеивали мелководье. Вдруг на какое-то мгновение особенно крупная куча недалеко от шхуны пошевелилась не в такт волнам, но этого никто не заметил. Кроме альва в чистом белом костюме, но тот ничего не сказал пожилой альвийке и очередному провожатому, походившему на закутанную в фиолетовый кокон гусеницу.
Дверцы люка отворились без скрипа. Гусеница что-то тихо прошелестела в темноту, и сегмент спустя на палубу поднялись большие металлические весы, а за ними – два бочонка. На боку одного красовалась ярко-желтая этикетка с изображением то ли перевернутой кроны дерева, то ли расколотой молнией горы, и крышка на нем была накрепко засмолена. Второй, хотя и нес то же клеймо, был пуст и безмятежен.
Ловко манипулируя гирьками, хозяйка шхуны взвесила сначала