– Информации у меня нет, – сказал Лугетти, помолчав. – Просто… Хотел поговорить.
– Хорошо. Вы можете подъехать прямо сейчас? Я буду в офисе до пяти, а потом…
Потом у меня свидание с его супругой.
– Еду, – сказал он…
Синьор Лугетти ворвался в кабинет, как грабитель в банк, и вид у него был таким, будто сейчас он действительно выхватит пистолет, выстрелит в потолок и с криком: «Ограбление, всем лежать!» примется опустошать ящики моего письменного стола, куда я положил распечатки его научных работ.
– Что с вами? – с беспокойством спросил я.
– Ничего не случилось, – сказал он. – В том-то и дело, что ничего. Время идет. Вы не звоните.
– Я пытался понять, в чем вы обвиняете…
– Послушайте, синьор Кампора! Не нужно заниматься тем, чем я не просил вас заниматься. Мне не нужен ответ на вопрос – что сделала Лючия. Я хочу знать – почему.
– Тогда и вы послушайте, синьор Лугетти! Как я могу ответить на вопрос «почему», не зная – что?
Лугетти посмотрел на меня задумчивым взглядом, будто оценивая, действительно ли я такой идиот, каким хочу выглядеть, или я все-таки умный сыщик и только прикидываюсь идиотом, чтобы выманить у него сведения, которыми он по какой-то причине не желает делиться. Что-то общее было в этом взгляде и в том, как смотрела на меня прошлым вечером Лючия, та самая, чей мотив я должен был выяснить, не зная, что именно она сотворила, с кем и когда.
– Знаете, от чего погибнет человечество? – таким же задумчивым тоном спросил синьор Лугетти.
– Человечество не погибнет, – бодро сказал я. – Атомные войны сейчас непопулярны, экологическая катастрофа – выдумка «зеленых», террористы опасны для политиков, но к выживанию человечества терроризм никакого отношения не имеет…
– Ясно излагаете, – с одобрением кивнул Лугетти. – Человечество, чтоб вы знали, погибнет от взаимного непонимания. Когда люди даже на одном языке…
– Хорошо, – сказал я. – Скажите, ваша жена ушла от вас в конце февраля, верно?
– Восемнадцатого, – кивнул он.
– Восемнадцатого, – повторил я. – Синьора Лючия была знакома с неким Джанджакомо Гатти?
Лугетти нахмурился. Похоже, он впервые слышал о Гатти – это было понятно по его взгляду, я мог и не дожидаться ответа. Все-таки я подождал, когда Лугетти скажет «нет».
– Мне это имя не знакомо, – добавил он. – Кто это?
– Он был историком, – пояснил я. – Инвалид. У него не двигались ноги. Одно время работал в университете. Если ваша жена упоминала его имя…
– Она никогда не рассказывала ни о ком, кто… А почему вы говорите об этом человеке «был»? Он умер?
– Я не знаю, умер он или жив. В полиции он числится пропавшим без вести. И жена ваша, возможно, совершенно ни при чем.
– Почему вы о нем спрашиваете?
– Есть предположение… – я покачал головой. – Если бы вы знали это имя, что-то, возможно, стало бы понятнее.