Удар гильотины. Павел Амнуэль

вы бы видели, как мы пили, когда в первый день… Неважно. Альберт притащился на третий день или пятый, не помню, и бурчал под нос что-то не очень… Я подошел и спросил, чем господин недоволен. А он сказал, что недоволен моим успехом. Он, мол, всегда завидует успехам коллег, потому что сам такого никогда не напишет, и это естественное чувство, не нужно обижаться и вообще обращать на него внимание. Хорошо, да? Прямо так, открыто… Он вообще был человеком прямым – может, потому и художником не стал, я имею в виду не стал самостоятельным, творцом, вы понимаете, что я хочу сказать… Он был настолько прям и откровенен, что рисовать мог только с натуры, а взгляд у него был фотографический, он видел не то, что в глубине вещи, а то, что на поверхности. Яблоко – это яблоко. Дом – это дом. Коричневое – это коричневое.

      – Реализм – это реализм, – прервал детектив.

      – Что? Да, простите, я теряю нить, когда открываю рот…

      – Понятно, – кивнул Манн.

      – Знаете что… Вы лучше задавайте вопросы, а я…

      – Это я и хотел предложить. Только постарайтесь отвечать коротко, хорошо? Да или нет. Согласны-не согласны.

      – Да. Согласен.

      – Альберт Койпер стал вашим другом?

      – Нет. Как он мог стать другом? Он меня терпеть не мог, потому что…

      – Но вы знали его настолько, чтобы предположить, что он не мог покончить с собой по какой бы то ни было причине?

      – Да. То есть, нет, не мог. Не было причин.

      – Почему вы в этом уверены?

      – Потому что… Послушайте, вы не те вопросы задаете. Спросите меня: с каким предложением вы пришли к Койперу одиннадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года?

      – С каким же предложением вы пришли к Койперу одиннадцатого августа тысяча девятьсот девяносто первого года? – едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться потенциальному клиенту в лицо, спросил Манн.

      – С профессиональным. Альберт был замечательным копиистом. «Старуха с письмом»… Да, я уже говорил. А я в то время закончил цикл картин, шесть – если быть точным. Цикл называется «Фантазии перед заходом солнца».

      – Погодите, – сказал Манн, вспоминая. – «Фантазии перед заходом», верно. Картины, которые семь лет назад сгорели вместе с типографией Кейсера? Художник – это были вы? – и Кейсер получили страховки, большую сумму, об этом писали в газетах.

      – У вас хорошая память, – с уважением произнес Ритвелд. – Семь лет прошло – вы помните.

      Манн отвел комплимент рукой, будто отодвинул в сторону возникшее перед глазами препятствие.

      – Могу себе представить, что вы тогда чувствовали, – сказал он, просто чтобы что-то сказать и вызвать художника на откровенность. Он все еще не понимал, чего от него хотел Ритвелд.

      – Не можете, – буркнул художник. – Я чувствовал вовсе не то, что вы представили. Видите ли, – я вам скажу, вы не страховая компания, я вас сам позвал, и вы обязаны сохранить профессиональную тайну, верно?

      – Безусловно, – подтвердил Манн.

      – Да,