Как только я вошел в комнату, оба быстро подскочили как на пружинках и один из них – вероятно, дежурный, такой же щеголеватый, как и его напарник, – быстрыми шагами направился ко мне по темно-красной ковровой дорожке.
– Осецкий Виктор Валентинович? – поинтересовался он.
– Я и есть. – С этими словами протягиваю адъютанту свой пропуск. Внешность адъютанта и его манеры вызвали у меня на мгновение озорное желание «поиграть в солдатики», щелкнуть каблуками, сказать «так точно» или «слушаюсь»… Это желание мелькнуло и тут же исчезло, но оставило небольшую зарубочку в памяти. Как знать, такая игра может и пригодиться.
– Лев Давидович вас сейчас примет.
Адъютант вернулся к столу, снял с аппарата телефонную трубку, тускло блеснувшую в полумраке приемной полоской полированной латуни, прижал ее к уху и вскоре вновь повернулся ко мне:
– Можете пройти в кабинет.
Он сопроводил меня до двери и, слегка приоткрыв ее, тихонько бросил:
– Налево, к окну.
Троцкий быстро отвернулся от окна, в которое смотрел, и первым поздоровался со мной:
– Здравствуйте, Виктор Валентинович. Кажется, раньше у нас еще не было случая свести знакомство?
– Не было, – подтверждаю его мысль коротким кивком.
– Но к делу. Вы считаете необходимым дополнить сотрудников Спотэкзака своими консультантами? Опять расширение штатов, раздувание бюрократического аппарата? И, конечно, за счет военного ведомства? – Он вперил прямо в меня взгляд своих темных глаз, и дружелюбия в его словах не чувствовалось.
– Никакого расширения штатов! – поспешил я развеять его сомнения. – В этом вовсе нет необходимости. Мы лишь хотим, чтобы некоторые наши наиболее опытные сотрудники по мере необходимости консультировали процесс подготовки контрактов. Вот, ознакомьтесь, пожалуйста: мы подобрали для вас кадры сотрудников, лучших и надежнейших во всех отношениях. – С этими словами протягиваю ему листок со списком, к которому канцелярской скрепкой прикреплена маленькая записочка:
«23 сентября вам готовятся подложить большую свинью».
Глаза Троцкого, которые он оторвал от бумаг и поднял на меня, блеснули из-за стекол пенсне раздражением:
– Что это значит?
Коротким кивком указываю на молодого человека в круглых очках, хрупкого телосложения, с гладко зачесанными темными волосами, устроившегося за длинным столом с блокнотом в руках. Очень похож на виденную мною когда-то в прошлой жизни фотографию. Михаил Глазман, секретарь-стенограф Реввоенсовета, который застрелился в 1924 году, после исключения из партии.
– Миша,