День Ангела. Дмитрий Вересов

летал вверх-вниз, как цирковой попрыгунчик, делал сальто в пять-шесть оборотов и снова и снова ложился на ладонь «решкой» назло Никите, который загадал на «орла». Он уже забыл, на что и загадал-то, и просто сидел на недоломанной лавочке, отдыхая, потому что с утра натоптался-набегался, и ноги от топоты гудели до колена. На последний чудом сохранившийся жетон он добрался от «Чкаловской», поблизости от которой находился «Трафик Альянс Икс», каторга его ненаглядная, до Купчино и, как оказалось, впустую. Последняя надежда добыть блок питания, чтобы заменить сгоревший, рухнула, спасибо матушке с ее сложной душевной турбулентностью, цикличной, как и все у женщин, а потому и неизбежной, как смена фаз любого коловращения. Последняя надежда, потому что с ненаглядной каторги Никиту выставили пинком под зад и даже на порог не пустили.

      Не пустили, надо полагать, благодаря оперативности Пиццы-Фей-са. «Вы не числитесь в списках сотрудников», – заявил ему знакомый охранник, состроив морду кирпичом. «Виталик, – не понял Никита, – у тебя память отшибло? Не узнаешь меня, родимый? Если у тебя память отшибло, так вот эта штучка называется „пропуск“, и у меня его еще никто не отбирал. Я настолько изменился со вчерашнего дня? Шерстью оброс так, что не похож стал на свою фотографию?» «Дайте, пожалуйста, пропуск», – велел Виталик, забрал его и назад не отдал. Зато, выполнив, как видно, боевое задание, стал больше походить на человека, нежели на кирпич, и сказал, указав подбородком на телефон: «Кит, ты сам с начальством разбирайся. Я-то что? Я тут вместо турникета. Велено не пущать, я и не пущаю».

      По телефону начальство на Никиту орать изволило и, с перепугу, должно быть, по-особенному злобно и громко. «Чтобы духу твоего, поганец, в конторе не было! – орало начальство. – Пригрел змею! – орало начальство. – Ты с кем корешишься, молокосос! – истерило начальство. – Ты кого на меня напустил, свинья неблагодарная!» «Так я вам еще должен, Спиридон Игнатьевич? Или?..» – бесконечно кротким голоском, аки агнец невинный, осведомился Никита. «Не-е-е-ет!!!» – с неподдельной ненавистью прорычало начальство и отключилось.

      Что, спрашивается, оставалось делать? Сочинять оду, посвященную виктории, одержанной всемогущим, как оказалось, Пиццей-Фейсом? И чего бы ему, Пицце, не торопиться так с выполнением обещания? Чего бы ему, Пицце всемогущему, не дать Никите фору и не позвонить Спиридону часика на два попозже? И где теперь добывать блок питания? И Никиту осенило, где: у матушки в Купчине. Но и туда он опоздал, потому что матушка его старенький компьютер накануне загнала и водки купила и устроила то ли праздничек, то ли поминки по старине «пентюху».

      И сидел теперь Никита на не просохшей после дождя лавочке несолоно хлебавши, и подбрасывал медный гривенник с бирюзовым подслеповатым пятнышком на «орле». И тучи снова сгущались над его головушкой, жались друг к другу боками в хулиганском намерении облить его с ног до головы холодной водичкой, чтобы сделать жизнь еще более безнадежной и невыносимой…

      Молодецкий посвист, раздавшийся