От любви до судьбы. Владимир Волкович

в прицел, а в кустах, где напарник сидел, движение какое-то, непонятное. Потом вижу, выходит он оттуда с поднятыми руками и кричит: «не стреляйте, я сдаюсь, я – свой». Меня такая злоба охватила, дал туда очередь, но промазал, видно, с нервов, редко со мной это случается. Немцы бросились ко мне, да куда там, я их из ихнего же пулемёта и уложил. Они достать меня не могли, позиция уж больно хороша была, на крутом склоне. Тогда немцы мины стали бросать, долго я продержался, но мина совсем рядом угодила, меня контузило, сознание потерял. – Лука говорил короткими, отрывистыми фразами, казалось, что так он меньше заикается. – Очнулся в каком-то помещении, лежу на полу, а вокруг немцы и этот – мой напарник с ними, на меня показывает и говорит им обо мне, видимо. Я ничего не слышу, контузило сильно. Толкают они меня, спрашивают о чём-то, а я им показываю, что не слышу. Наконец, поняли. Руки связали и отвели в какой-то сарай каменный, с крохотным окошком зарешёченным. А там, в углу ржавая мотыга валялась, я об неё ремень, которым руки связали, и перетёр. Через некоторое время выводят меня из сарая и в машину сажают, в крытую, видно важной птицей посчитали из-за роста моего. Это была их ошибка. А в кузов вместе со мной двое фрицев с автоматами, да в кабине офицер и водитель. Сидим так, едем. Один немец рядом со мной, другой, напротив. Тот, что рядом со мной, покурить решил, это была ещё одна ошибка. Попросил я со мной поделиться.

      – А как же ты его попросил, если не слышишь ничего, да и язык не знаешь? – Бориса всё более заинтересовывала эта история, отчасти похожая на его собственную.

      – Язык я немного выучил за два года, а слышать мне зачем, я ему головой и глазами показал. Он сигарету из пачки достал, мне в рот сунул, а я не курил сроду, спортом занимался, в чемпионатах страны по самбо участвовал. Тут он зажигалку к сигарете подносит, чтобы я, значит, закурил, я одну руку из-за спины тихонько вытаскиваю, чтобы незаметно было, к огоньку склоняюсь, а сам рукой до шеи его добрался и сжал со всей силы там, где артерия сонная. Хрустнуло у него там, он и сник. – Борис представил себе такую лапищу на своей шее и поёжился.

      – Теперь дело секунды решали: сникшего хватаю и к тому, что напротив сидит, а этим прикрываюсь, как щитом. Как и предполагал, он первую очередь в этого немца выпустил, а мне времени хватило, голову ему свернул, как цыплёнку. Машина останавливается, видно выстрелы услышали, я – к двери, а впереди себя немца держу. Водитель дверь открывает, а на него фриц вываливается. Пока до водителя дошло, что к чему, я его очередью и пришил.

      – Ну а дальше-то что? – Борис уже был весь в нетерпении.

      – Ну, а дальше просто: подбегаю к кабине, из неё офицер выскакивает, меня увидал, за пистолетом в кобуру полез, да куда там. Я его в охапку и назад в кабину, по черепушке слегка пристукнул, чтобы не мешал, да за руль сел. Дорога там ведёт к линии фронта до самой передовой, я на карте видел, когда в поиск отправлялся. Ну, хотя бы несколько километров проскочить, пока немцы очухаются. Как гул орудий услыхал, машину в лесочек загнал, офицера в чувство привёл и пошёл.