– Вот, давеча глядел по телевизору, – произнёс я, доставая из колчана стрелу, и прикладывая её к луку, – как барышня трёхгранкой броню на триста шагов прошибла. Так, брешут же.
– Ты не отвлекайся! – проворчал Вась-Вась, стоя за линией касс. Он был далеко, но голос его доносился через говорилку, закреплённую в ухе. – Ты чуть по человеку не попал!
Я улыбнулся, разглядывая верхушки стеллажей, где с шумными воплями носились странные твари, перепрыгивая, аки обезьянцы, с одного на другой.
– Попал, куда целился, – спокойно произнёс я в ответ. – Незачем под ногами во время охоты путаться.
– Стоимость товаров из гонорара вычту, – снова пробурчал Вась-Вась.
– Ну, так вот, – продолжил я, быстро перебежав от ряда к ряду, – в кино брешут постоянно, что девки из лука по людям хорошо стреляют. Ладно бы из охотничьего, где белку сшибить или утку срезать, а из боевого – брешут. Вот, мой попробуй натянуть, пуп надорвёшь.
Над головой зависла жужжащая пакость со стеклянным глазом. Она наблюдала и запоминала увиденное. Сколько ни ругался с Вась-Васем, а он упёрся, мол, сейчас на слово не верят, жужжалкой нужно запечатлевать. И ведь помимо них, он пришил ещё и глаза-пуговицы к одёже.
Одна из тварей неосторожно выглянула из-за ящиков, и я быстро, на разрыв, выпустил стрелу. Та, щеголяя ярко-жёлтым оперением, умчалась вверх. Над залом супермаркета раздался противный визг, и чудище рухнуло на плитку, где продолжило скрестись. Я быстро подбежал поближе. Тварь была размером с бобра, лишённая меха и покрытая чешуёй, аки ящерица. Зато ушам и страшной морде позавидовал бы и самый уродливый нетопырь. Из раны вырывался едкий противный дым, ещё бы, наконечник-то серебряный.
– Что за тварь? – спросил я.
– А я почём знаю? Ты весь вид загораживаешь, – скороговоркой ответил Вась-Вась. – Экшн-камеру поправь.
Я дотронулся до крохотной коробочки со стеклянным глазом, прикреплённой к ободку на лбу, повернув её пальцами.
– Гремлины обыкновенные. Южногерманская разновидность.
– Откуда они у нас? – спросил я, наступив на затихшую тушку и выдернув стрелу. На широком зазубренном наконечнике шипела чёрная кровь создания.
– Да, блин, прячутся в коробках с бытовой техникой. Чебурашки хреновы.
– Ладно, я дальше.
Твари после смерти сородича начали бесноваться, вниз полетели банки и всякий хлам. Брешет Вась-Вась, что вычтет из жалования. От подобных созданий ущербу в несколько раз больше бывает. А если не вывеси немедля, то расплодятся как тараканы, вовсе придётся лавку прикрывать.
Я выстрелил ещё раз, но промазал. Лишь продырявил воздушную трубу под потолком. Твари захохотали, продолжая швыряться в меня товаром. В ход пошли яйца. Они с влажными шпеками расплёскивались по плитке. Но яйца не камни – не страшно.
За эту охоту нам заплатят неплохую сумму. Главное – к вечеру управиться.
Следующая стрела достигла цели, но гремлин остался умирать наверху. Шипение серебра в проклятой плоти было слышно даже отсюда. Я ухмыльнулся, ведь не забыл ещё, как охоту вести. А что эту тварь, что гуся влёт бить – всё едино.
Ряды промелькнули перед глазами, щеголяя пёстрыми упаковками и лампами. Пробежав мимо мясной лавки, я подхватил какую-то колбасу и откусил от неё ломоть.
– Вот точно вычту из жалования!
– Ушпокойща, – ответил я, прожёвывая сырокопчёный кусок. – Холошая жакушка.
Из говорилки донеслось невнятное бормотание, а потом сменилось полным недоумения воплем.
– Срань господня! Что это?!
Я вынырнул в междурядье и замер. Между стеллажей в мою сторону шла женщина. Она была обнажена и окровавлена. Лицо разрублено чем-то, да так, что виднелся кусок черепа, болтающиеся на лоскутах кожи.
– Мертвячка, – протянул я, глядя на эту девку.
– Значь так, буду звонить в полицию, а ты бери её живьём. Это ведь уголовка. Они опознание проводить будут.
– Живьём? – переспросил я, – Так она уже труп.
– Блин. Ну, ты понял, – пробурчал Вась-Вась, и говорилка пискнула перед тем, как надолго замолчать. Видать, в самом деле с полицией общается. Но вопрос, откуда здесь ходячий труп, был весьма животрепещущим. Понятно, что эти заморские гремлины могли с товаром проникнуть, словно нам своих анчуток для пакостей не хватает, а нежить – уже серьёзно. Нежить – это значит, что кто-то скончался не своей смертью.
С виду девчурка хрупкая, но во внешности мертвеца легко ошибиться. Мертяки уже на полпути из яви в навь, на них земные правила не всегда распространяются.
– Ты меня понимаешь? – негромко спросил я, подняв руки, и тут же получив несколько попаданий свежими яйцами в спину. Гремлины никак не хотели уняться, видя, что у меня появился другой противник, посложнее этих убогих малявок. Но это они зря. Я резко выхватил бронебойную стрелу из колчана и подбросил вверх, а потом, не глядя на тонкую