Пока мы шли, я втайне рассматривала мадам Лим. Яркий свет дворика обозначил тени вокруг ее глаз и обвисшие щеки. Она выглядела невыразимо измученной, хотя ее осанка отрицала любой намек на слабость.
– А как поживает твой отец? – спросила она.
– Хорошо, благодарю вас.
– Он уже составил планы относительно тебя?
Я склонила голову:
– Ни одного, о котором я бы знала.
– Но ты достигла брачного возраста. Девушка твоего положения должна была уже получить множество предложений.
– Нет, тетушка. Мой отец живет… довольно уединенно. – И денег у нас больше нет, добавила я про себя.
Она вздохнула.
– Осмелюсь попросить тебя об одолжении. – Я насторожилась, но просьба оказалась до странности безобидной. – Не могла бы ты дать мне вот эту ленточку из своей прически? Я подумываю отыскать похожий оттенок ткани, чтобы сшить новый баджу.
– Конечно. – Я вынула ленту. В ней не было ничего особенного. Цвет – обыкновенный розовый, но кто я такая, чтобы ей противоречить?
Она схватила отрезок ткани дрожащей рукой.
– Вы хорошо себя чувствуете, тетушка? – осмелилась я спросить.
– Плохо сплю, – ответила она тихо и быстро. – Но думаю, это скоро пройдет.
Едва нас устроили в повозке рикши, Ама принялась отчитывать меня:
– Да как ты смела так себя вести? Столько есть и мечтательно таращиться вокруг – я в толк не могла взять, что больше, твои глазищи или твой рот! Они, верно, подумали, что ты гусыня. Отчего ты не очаровала ее, не рассказала умных историй и не подольстилась? Ай, ты вела себя как сельская девка, а не дочь семьи Лан!
– Ты раньше никогда не говорила, что я могу быть любезной! – выпалила я с раздражением, хоть и ощущала втайне облегчение: она помогала на кухне, пока я совершала длительную экскурсию.
– Любезной? Разумеется, ты именно такая. Ты можешь вырезать бумажных бабочек и цитировать поэмы лучше любого ребенка с нашей улицы. Я не говорила тебе этого раньше, потому что не желала тебя испортить.
Типичная логика Ама. Но ей не терпелось рассказать подслушанные на кухне сплетни, и мне легко удалось сменить тему, особенно