При заходѣ солнца, наверху на горѣ сверкала молнія выстрѣла и грохотъ «вечерней пушки» извѣщалъ иностранцевъ, не имѣвшихъ права пребыванія въ городѣ, что они должны его покинуть. По улицамъ проходилъ игравшій вечернюю зорю военный оркестръ изъ флейтъ и барабановъ, окружавшихъ любимый англичанами національный инструментъ, большой барабанъ, на которомъ игралъ обѣими руками потѣя, съ засученными рукавами, атлетъ съ крѣпкими мускулами. За оркестромъ шагалъ Санъ Педро, офицеръ подъ конвоемъ, съ ключами отъ городскихъ воротъ.
Гибралтаръ оставался отрѣзаннымъ отъ остального міра. Запирались ворота и опускныя рѣшетки. Сосредоточившись въ себѣ, городъ весь отдавался религіозному рвенію, находя въ вѣрѣ пріятное времяпрепровожденіе передъ ужиномъ и сномъ.
Евреи зажигали въ синагогахъ лампы и пѣли славу Іеговѣ. Католики молились въ соборѣ, склонившись надъ четками. Изъ протестантской церкви, выстроенной въ мавританскомъ вкусѣ, словно мечеть, вырывались, какъ небесный шопотъ, голоса дѣвушекъ подъ аккомпаниментъ органа; мусульмане собирались въ домѣ своего консула, чтобы гнусавымъ голосомъ произносить монотонныя безконечныя привѣтствія Аллаху. Въ ресторанахъ, сооруженныхъ протестантскими обществами трезвости во имя уничтоженія порока пьянства, солдаты и моряки сидѣли трезвые, попивая лимонадъ или чай изъ чашекъ и вдругъ затягивалй гимны въ честь Бога Израиля, который во время оно вывелъ евреевъ изъ пустыни, а теперь велъ старую Англію по всѣмъ морямъ, дабы она могла во всемъ мірѣ распространить свою мораль и свое сукно.
Религія настолько заполняла существованіе этихъ людей, что подавляла даже національное различіе. Агирре зналъ, что въ Гибралтарѣ онъ не испанецъ, а – католикъ. Хотя большинство были англійскими подданными, но они не помнили объ этомъ и называли другъ друга по вѣроисповѣданіямъ.
Прогуливаясь по Королевской улицѣ, Агирре выбралъ себѣ любимую остановку – дверь индусской лавки, содержателемъ которой былъ индусъ изъ Мадраса, по имени Кхіамуллъ. Въ первые дни своего пребыванія въ городѣ онъ купилъ у него нѣсколько подарковъ для своихъ кузинъ, жившихъ въ Мадридѣ, дочерей бывшаго полномочнаго министра, покровительствовавшаго ему въ его карьерѣ. Съ тѣхъ поръ онъ останавливался передъ магазиномъ, чтобы поболтать съ Кхіамулломъ, маленькимъ человѣкомъ съ бронзовымъ и зеленоватымъ лицомъ, съ ярко черными усами, торчавшими надъ его губами, какъ усы тюленя. Его влажные нѣжные глаза, глаза антилопы, глаза кроткаго загнаннаго животнаго, казалось, ласкали Агирре, какъ мягкій бархатъ. Онъ говорилъ съ нимъ по испански, мѣшая съ словами, произнесенными съ андалузскимъ акцентомъ, безчисленное количество рѣдкихъ словъ чужедальнихъ нарѣчій, заученныхъ во время своихъ скитаній. Онъ исколесилъ полміра за счетъ коммерческой компаніи, которой служилъ, и разсказывалъ о своей жизни въ Капштатѣ, Дурбанѣ, на Филиппинахъ и въ Мальтѣ,