– Но какая ты красавица!.. Я охотно написалъ бы съ тебя картину въ такомъ видѣ!.. Если бы не народъ, я расцѣловалъ бы тебя!..
Въ Венеціи протекло лучшее время ихъ совмѣстной жизни. Хосефина спокойно сидѣла дома въ то время, когда мужъ писалъ съ гондолы уголки города. Она весело прощалась съ мужемъ по утрамъ, и никакія тяжелыя мысли не нарушали ея мира и спокойствія. Вотъ эта была настоящая живопись, а вовсе не работа въ римской мастерской съ глазу на глазъ съ безстыжими бабами, которымъ не было совѣстно валяться голыми на мѣху. Хосефина любила мужа новою пылкою любовью и окружала его иепрерывными ласками. Въ это время родилась у нихъ дочь – единственный плодъ ихъ брака.
Когда величественная донья Эмилія узнала, что сдѣлается бубушкою, она не могла дольше оставаться въ Мадридѣ. Ея бѣдная Хосефина была одна въ чужомъ городѣ, предоставленная заботамъ мужа – добраго малаго и, судя по общественному мнѣнію, талантливаго художника, но въ сущности довольно простоватаго человѣка!.. Она явилась въ Венецію на счетъ зятя, и пробыла тамъ нѣсколько мѣсяцевъ, ругательски ругая городъ, куда дипломатическая карьера мужа никогда не забрасывала ее. Важная дама полагала, что люди могутъ жить только въ тѣхъ городахъ, гдѣ есть дворъ и посольства. Фу!.. Венеція! Мѣщанское населеніе, которое нравится только разнымъ романистамъ и художникамъ, размалевывающимъ вѣера! Городъ, гдѣ есть только консулы! Доньѣ Эмиліи нравился Римъ съ папскимъ и королевскимъ дворомъ. Кромѣ того ее тошнило отъ качки въ гондолѣ, и она жаловалась на постоянный ревматизмъ, который приписывала сырости лагунъ.
Реновалесъ, дрожавшій за жизнь Хосефины изъ опасенія, что ея слабый и нѣжный организмъ не вынесетъ акта материнства, съ шумною радостью привѣствовалъ малютку и нѣжно поглядѣлъ на мать, голова которой неподвижно покоилась на подушкѣ. Лицо Хосефины было блѣдно, какъ бѣлая наволочка; Реновалесъ съ тревогою глядѣлъ на ея блѣдныя черты, измученныя страданіями и постепенно прояснявшіяся отъ отдыха. Бѣдняжка! Какъ она намучилась! Но выйдя на цыпочкахъ изъ спальни, чтобы не наружить тяжелаго сна больной, заснувшей послѣ жестокой двухдневной пытки, Реновалесъ отдался своему восторгу передъ маленькимъ кусочкомъ мяса, завернутымъ въ тонкія пеленки, который покоился на крупныхъ и дряблыхъ рукахъ бабушки. О, прелестное созданіе! Онъ любовался маленькимъ краснымъ личикомъ и большою, лысою головкой, ища въ этомъ несформировавшемся существѣ какое-нибудь