Он ею пропитан, и вновь, и опять,
И сердце в ней ходит с утроенным стуком,
И снова живым, гармоническим звукам
Дозволено эти уста целовать.
Потом эти звуки, с участьем, с любовью,
Прелестная шепчет, склонясь к изголовью…
Уснула… уста не сомкнулись… на них
Под тайной завесой, в роскошном затишьи,
Перерванный сном на крутом полустишьи,
Уснул в упоеньи восторженный стих;
А труженник песен? – Он чужд усыпленья;
Не в силах глубокой тоски превозмочь,
Он демоном страсти терзаем всю ночь,
Измученный, бледный, в слезах вдохновенья.
Стих, вырванный с кровью из жизни певца!
Ты весело рыщешь на поприще света.
Блаженное чадо страдальца – поэта!
Творенье! За что ты счастливей творца?
Страшись! Пожираемой ревностью к деве,
Поэт взнегодует и в творческом гневе
Тебя разразит беспощадной рукой,
Тебя он осудит на казнь и на муки,
Он гром твой рассыплет на мелкие звуки,
И звуки развеет в пустыне глухой.
Нет, детище сердца! не бойся угрозы:
Руки на тебя не поднимет певец;
Пускай на тебя только сыплются розы —
Он бодро износит терновый венец,
Пред роком не склонит главы злополучной —
Ты только будь счастлив, о стих громозвучной!
Готов он погибнуть – ты только живи,
Души его вестник, глашатай любви!
Мороз
Чу! С двора стучится в ставни:
Узнаю богатыря.
Здравствуй, друг, знакомец давний!
Здравствуй, чадо декабря!
Дым из труб ползёт лениво;
Снег под полозом визжит;
Солнце бледное спесиво
Сквозь туман на мир глядит.
Я люблю сей благодатный
Острый холод зимних дней.
Сани мчатся. Кучер статный,
Окрылив младых коней,
Бодр и красен: кровь играет,
И окладисто – горда,
Серебрится и сверкает
В снежных искрах борода.
Кони полны рьяной прыти!
Дым в ноздрях, в ногах – метель!
А она – то? – Посмотрите:
Как мила теперь Адель!
Сколько блеску хлад ей придал!
Други! Это уж не тот
Бледный, мраморный ваш идол:
В этом лике жизнь цветёт;
Членов трепетом и дрожью
Обличён заветный жар,
И из уст, дышавших ложью,
Бьёт теперь – чистейший пар,
Грудь в движении волнистом;
Неги полное плечо,
Кроясь в соболе пушистом,
Шевелится горячо;
Летней, яркою денницей
Пышно искрятся глаза;
И по шёлковой реснице
Брызжет первая слеза.
Кто ж сей мрамор на досуге
Оживил? – Таков вопрос.
Это он – не льститесь, други, —
Это он – седой мороз!
Жадно лилии он щиплет,
И в лицо, взамен их, сыплет
Пламя свежих,