Как ни молод был д’Артаньян, ему это очень быстро стало надоедать: признаться по секрету, не из благородства чувств, а оттого, что все эти перепуганные лизоблюды – ручаться можно, добрая их половина краем уха слышала о заговоре еще до его разгрома и лелеяла определенные надежды, полностью противоречившие тому, что они сейчас говорили, – мешали разговаривать с Анной, любоваться ее улыбкой.
Он едва не цыкнул на очередного подошедшего дворянина, но вовремя его узнал, поговорил немного и вернулся к спутнице.
– Кто это? – спросила Анна.
– Мы случайно познакомились в «Голове сарацина», – сказал д’Артаньян. – Это шевалье де Карт. Получил образование в иезуитском колледже, а вот дальше жизнь у него как-то не складывалась – служил в армии, черт-те где, даже в Чехии. Он как-то спрашивал у меня совета, чем, на мой взгляд, ему следует заняться – оставаться на военной службе или заняться математикой. Мне кто-то говорил, что к этой самой математике у него большие способности, – ну, а то, что офицер из него никудышный, я и сам вижу. Я подумал, подумал, да и рассудил нашим здравым гасконским умом: коли у тебя к чему-то есть способности, этому и следует посвящать жизнь. Пусть даже это математика, в которой сам я, признаюсь, ничего не понимаю, разве что хорошо умею проверять трактирные счета… В общем, я его решительно направил на путь математики – вдруг да и получится что-то у юноши с этой самой цифирью, хоть и не дворянское это дело, ох, не дворянское… Я ему только посоветовал взять другое имя, какое-нибудь красивое. Ну как можно сотворить что-то заметное в этой их науке с таким-то именем – де Карт? собратья по науке его просто не запомнят, не говоря уж о будущих поколениях…
– Я вами восхищена, Шарль, – сказала Анна с серьезнейшим лицом. – Вы, оказывается, и в науках разбираетесь…
– Просто у нас, гасконцев, здравый и практичный ум, – сказал д’Артаньян убедительно. – Поэтому мы дадим толковый совет, о чем бы ни шла речь… – И тут его осенило. – Анна…
– Что? – спросила она с самым невинным видом.
– Вы вновь меня вышучиваете, – оказал д’Артаньян печально.
– Ничего подобного.
– Нет уж! я уже изучил эту вашу манеру – отпускать колкости с самым серьезным и невинным личиком… Правда, при этом оно остается столь же очаровательным, и это меня примиряет с любыми насмешками…
– Это опять те же самые признания?
– Да, – сказал д’Артаньян. – Да. Да, черт возьми! Мало того, сейчас я буду читать вам стихи!
– Вы?
– Я, – гордо сказал д’Артаньян и, не обращая внимания на окружающих,