Меня поражает прямота и даже искренность его речи. Можно подумать, Сноу на самом деле превыше всего ценит благополучие жителей Панема, а ведь это полная чушь.
Не знаю, откуда берется смелость, но я говорю:
– Какая хрупкая система: рушится из-за горсти ягод.
Собеседник долго молчит и пристально разглядывает меня.
– Да, хрупкая, только не в том смысле, что вы подумали.
Раздается стук в дверь, и в кабинет просовывает голову капитолиец.
– Ее мать спрашивает: вы чай пить будете?
– Буду. С удовольствием, – говорит Сноу. Дверь открывается шире; на пороге стоит моя мама с подносом. – Сюда, пожалуйста. – Положив книгу на угол, он похлопывает ладонью посередине стола.
Мама опускает поднос. На нем фарфоровый чайник и чашки (сервиз из ее приданого), сливки, сахар, тарелка с печеньем. Печенье украшено цветочками из глазури нежных оттенков – разумеется, это работа Пита.
– Как любезно. Забавно, знаете ли: многим людям и в голову не приходит, что президентам тоже хочется есть.
Надо же, само добродушие. По крайней мере, мама слегка успокаивается.
– Может, еще что-нибудь? – спрашивает она. – Если вы голодны, я бы приготовила…
– Нет, этого более чем достаточно. Благодарю.
Ясно: он ее выпроваживает. Мама бросает на меня быстрый взгляд и уходит. Президент наливает нам чаю, кладет себе сахар, сливки и долго-долго мешает ложечкой. Похоже, он все сказал и теперь ожидает ответа.
– У меня и в мыслях не было подстрекать людей к мятежам, – говорю я.
– Верю. Но это неважно. Ваш стилист оказался пророком, выбирая наряды. Вы, «Огненная Китнисс», бросили искру, способную (если вовремя не принять меры) разгореться в адское пламя, которое уничтожит Панем.
– Почему бы вам не убить меня прямо сейчас? – выпаливаю я.
– Прилюдно? – осведомляется Сноу. – Это лишь подольет масла в огонь.
– Тогда подстройте несчастный случай.
– Кто купится на такую дешевку? – возражает он. – Вы бы сами купились?
– Тогда скажите, что нужно сделать, и я это сделаю.
– Если бы все было так просто… – Президент берет печенье и разглядывает глазурные цветочки. – Мило. Ваша мать приготовила?
– Пит.
Впервые не выдержав, я отвожу глаза и делаю вид, что захотела чая, но тут же ставлю чашку обратно, услышав предательский звон о блюдце. Приходится, чтобы скрыть смущение, тоже взять выпечку.
– Пит… Ну и как он, ваша любовь до гроба?
– Хорошо, – отвечаю я.
– Скажите, когда он по-настоящему понял, насколько вам безразличен? – Сноу окунает печенье в чай.
– Пит мне не безразличен, – говорю я.
– Но, кажется, не до такой степени, чтобы в это поверил весь Панем.
– Кто