Мишура. Николай Добролюбов

сумму расходует?» Голова отвечает, что секретарь. Стали они тут на меня гневаться, что канцелярскую сумму будто бы себе в карман кладу; а велика она, – извольте справиться: только бы на бумагу да на свечи стало; нынче же бланки и книги все с печатными заголовками приказано иметь; откуда тут на убранство взять?.. Мне бы все это изъяснить, а ужасть меня обуяла: язык точно деревянный. Тут стали ревизию производить, а у меня за два последних дня и журналов не выведено: потому – общество у нас маленькое, делов никаких не было… Конечно, для порядку следовало бы поверстать из других ден, да ведь не знали и ничего не слыхали, что скоро будет ревизия. Так этим разгорячилось их превосходительство, что все уж тут стало не по них: в архиве порядок не понравился, у одного служащего сапоги худые на ногах усмотрели, спросили у меня, который мне год; на беду язык проговорил, что 65 лет, и это им обидно показалось, зачем до таких лет службу продолжают, что хотя разуму я и лишился, но в лихоимстве будто бы и купцов обирать понятия не потерял. Конечно, против их превосходительства я к сердцу этих слов принять не осмелился, потому что заслужил, хотя и не чувствую себя в том виновным, как перед истинным богом говорю; но полагал, что их превосходительство погневаются, да и рассудить изволят, не думал того, что вдруг меня постигло: вместе с распоряжениями по ревизии пришло от их превосходительства предписание, чтобы я немедленно подал в отставку. Войдите в мое положение, ваше высокоблагородие, на вас одних надежда.

      Этот рассказ показался нам очень типичным. Как ярко рисуется в нем этот забитый, покорный добряк, ни о чем не смевший думать самостоятельно, не имевший никогда ни одного высшего интереса в жизни, ограничивший себя своей узенькой и грязноватой сферой, добрый человек по привычке, взяточник по привычке, благоговеющий пред губернскою властью – по привычке!.. Он сознает себя виноватым, что для порядка не вывел в журнале дел, когда дел не было, но оправдывает себя тем, что ведь он не знал, что ревизия будет… Сколько бессознательной, но горькой иронии слышится в этих словах его, и какой смиренный, но мрачный, вопиющий протест представляет он своим несвязным рассказом против их превосходительства, карающего лихоимство в образе старого секретаря градской думы! Слова Зайчикова вполне выказывают его и должны пробудить сострадание к его добродушной глупости во всяком порядочном человеке. Но не так принимает их Пустозеров. Когда Зайчиков просит его о защите пред губернатором, он спрашивает: «Так вы считаете генерала несправедливым?» Ответ, разумеется, такой: «Осмелюсь ли я только подумать!..» Затем Пустозеров составляет следующий силлогизм: «Значит, вы хотите, чтоб я покривил душой, прося губернатора изменить правильное распоряжение?» Зайчиков говорит, что он просит только милости, потому что иначе ему существовать нельзя. Пустозеров возражает, что, во-первых, служба не богадельня, а во-вторых, старик выслужил пенсию, равную жалованью; следовательно, если на жалованье жил, то