Михаил не договорил, из глубина плато прогремел лай.
Не прошло и пяти минут, как отбасил Шаман, а Матвей Сидоркин, пряча в карманах брюк руки и откинув привычно сухие плечи назад, пылил расхоженной кедрачами тропой в их сторону. Николаевичу было без дела, кто к ним подходил и зачем – Шаман восседал на краю плато, как и говорил до этого Михаил: между двумя поблёскивающими на солнце камнями, на задних лапах, опустив голову. Открытыми были его глаза или закрытыми, определить – вряд ли: далековато, да что-то надавило на грудь, и Николаевичу вспомнились слова Барчука: «Взгляд у волка не каменный, а тяжёлый от разговора с самим собой после – душу им настежь открывает!». Если и так, у души отца, похоронившего сына нет ни двери, ни окон. Последняя зима Станислафа не заморозила в ней оглушающий крик боли, а лето выжигает на сердце, опять же, болью. …Ну вот: не ошибся Владлен Валентинович и не соврал о взгляде Шамана.
На быстром шаге подошёл Матвей. Михаил, не церемонясь, спросил:
– Шпионить пришёл?!
Матвей закатил блеклые глаза.
– Ты это о чём, бугор? – спросил, подавая ему руку для приветствия: сегодня не виделись.
Внимание Николаевича и впрямь было приковано к утёсу – волков видел лишь на картинках и по телевизору, а тут – сибирский таёжный волк, в живую да какой! Такой зверь подчинит уже тем, что, увидев его, не забудешь – это точно, а думать о нём будешь с придыханием и долго.
– Валера, знакомься – Матвей, я тебе о нём говорил: Моисей доморощенный. А стал таким после того, как не холме, на том берегу Подковы, напоролся на Шамана. …Мозги он ему включил – сам так говорит, всем. …Не переврал, Зырик, ведь говоришь так?!
Матвей будто бы и не слышал этих слов Михаила.
«Такой же, жизнью высушенный, как и он сам», – подумал Николаевич. Пожали друг другу руки, молча.
– Откуда-зачем? – просипел «доморощенный святой», и словно пытливым взглядом подпёр Николаевичу веки, чтоб даже не моргнул, отвечая.
Ответил Михаил:
– Передай радистке Кэт – Эгле, значит, что друг мой, армейский, у меня гостит, с Украины. Хотя – сам скажу: Апу Валерке покажешь?
Все трое направились к дому Йонаса, а «Валерка» пылил тропинкой последним, поглядывая в сторону утёса и не гадая над тем, кто такая «Апа» – сейчас узнает.
—
Шаман снова услышал голос из своего единственного сна: одинаково строгий и нежный. И этот голос не отпускал кесаря тем, что он ему не снился. А ещё в сухонькие плечи незнакомца напомнили о кресте на могиле Кати – кто он, этот сутулый и длинноволосый человек?
Белым комом подкатилась Марта – горлица засекла двух волков, убивших косулю и пожиравших её, от слепой жадности раз за разом набрасываясь одни на другого; Лика уже – рядом, и отрезала им путь для отступления.
…К пирующим и всё ещё скалящимся друг на друга волкам Шаман и Марта подходили