– Не знаю, как там, а в жизни я предпочитаю петуха называть петухом, а не павлином, козу – козой, а не быстроходной ланью, козла – козлом, а не архаром. И если я прошипела в твой адрес то, что тебе так не нравится, то у меня это означает лишь возмущение. Или одобрение. По ситуации. И ничего другого! —
Андрей, вероятно, подумал тогда, что воспитывать меня себе дороже обойдется и больше никогда не заводил разговоров на эту тему, тем более, что я стараюсь не перебарщивать и не позволяю себе этого на людях.
Я еще не отошла от разговора с зятем, когда позвонила Алена и противным учительским голосом продиктовала.
– Мама, хватит выдумывать отговорки. Заказывай билет до Москвы, собирай сумку, договорись с соседкой, пусть присмотрит за Ларисой, заплатим, сколько попросит. Слушать ничего не желаю! Утром подъедем к вокзалу, заберем тебя и отчаливаем сразу, пока нет пробок. Андрей придет с работы поздно, пусть немного поспит утром, дорога дальняя, а ты подожди нас. Мы, если задержимся, то не надолго. Кстати, зять тебе купил купальник и тапочки.-
– Белые? – тоскливо поинтересовалась я.
– Очень смешно! – доченька бросила трубку.
Да, самая большая проблема – это Лариска. Мы знакомы с ней больше двадцати лет с того времени, когда жили в Приморье. Честно говоря, до сих пор не могу вспомнить, где и когда мы с ней познакомились, но десять лет она была рядом с нами, незаметно стала членом семьи, домой уходила только ночевать и то не всегда. Мы вместе работали, вместе корчевали дачный участок, строили на нем беседку, высаживали все, что могли добыть в то время, разводили ягоды и цветы. Позже нянчили моего внука Никиту, вместе водили его в ясли. В годы перестройки хлебнули мы горюшка в том краю, и в поисках лучшей доли мой зять увез нас на свою родину в Белоруссию. Я там не задержалась, уехала в родной город на Севере, доработала до пенсии, купила домик в средней полосе России, переехала в деревню и с превеликим удовольствием окунулась в сельскую жизнь: что-то строила, перестраивала, копала, сажала, выписывала невиданные здесь прежде растения и в этом тихом помешательстве жила четыре года. Со времени отъезда я регулярно писала Лариске письма, почти не надеясь на ответ: эта девушка патологически ленива, ленива до умопомрачения! Я уверена, что в прошлой жизни она была обезьяной-ленивцем, кстати, и родилась она в год обезьяны. И. вероятно, именно поэтому она была одинокой – ни семьи, ни детей никогда не было. Относились к ней все и всегда как-то несерьезно, звали просто по имени, для всех была Ларисой, Лариской и даже дети обращались к ней дружески – фамильярно. Она никогда и ни на кого не обижалась, была спокойной и флегматичной, любила детей и имела среди них много приятелей, и охотно отзывалась на Никитины вопли:– Баба Лорка! —
Я