Спаси меня, пожалуйста!. Татьяна Бочарова

стрижкой и огромными серыми глазами на бледном, бескровном лице. В глазах вечная тоска. Ангелина явственно видела эту тоску, но не понимала, отчего она. Она остро завидовала девчонкам – те жили весело, ярко, просто, иногда родители их наказывали, даже могли дать ремня, но чаще они все вместе, семьей, ездили кататься на великах, шли в кино или в кафе – есть мороженое или пиццу. Семья Ангелины не каталась на велосипедах и не ела пиццу в кафе. Папа был стар и сед, он мерил давление и пил пахнущие мятной жвачкой таблетки. Мама кашляла и прикрывала рот платочком. Они никогда не ругали ни Римму, ни Ангелину, не повышали на них голос, не наказывали. Но, приходя домой, Ангелина чувствовала страх. Он был непонятный, необъяснимый, какой-то липкий и привязчивый. Она сама не понимала, чего боялась. Только потом, позже, когда родителей не стало, Ангелина уяснила для себя природу этого детского страха: она подсознательно боялась, что настанет день, когда мама с папой уйдут от них навсегда. Этого же боялась и мама – оттого и смотрела на дочь тоскливым взглядом, понимая, что не успеет увидеть ее взрослой…

      Дед глядел на Ангелину внимательно и добродушно.

      – Что ж, бывает. У всех своя судьба. У тебя, видишь, родители старые были да больные, а у кого-то их и вовсе не имелось. Зина моя, к примеру, из детдома. Отца на войне убили, мать немцы повесили – они в оккупации были в 43-м. Зинка в лес убежала, скиталась по сугробам, пальцы на ноге отморозила. Потом ее партизаны подобрали, и она до весны 45-го жила в отряде. Типа, как сын полка, только девочка. А после победы уж ее в детдом определили. А было ей всего ничего – лет пять. Вот так… – Он пожевал губами, подул на чай и с хрустом надкусил вафлю.

      – Геннадий Захарыч, а вы действительно хорошо знаете Андрея? – неожиданно для самой себя спросила Ангелина.

      – Андрейку? Ну, конечно, хорошо, я ж вам говорил – он тут сызмальства живет. Тоже сирота, как ты. А почему спрашиваешь?

      – Не знаю. – Ангелина пожала плечами. – Просто так. Странно.

      – Что странно? – Старик прищурил слезящиеся глаза.

      – Мне по голосу показалось, что он… хороший он парень, одним словом.

      – Так и есть, – согласился старик.

      – Почему ж он так поступил со мной? Он ведь знал, что у меня в сумке все документы и ингалятор для Риммы. И рецепт.

      Дед немного помолчал, потом не слишком уверенно произнес:

      – Торопился, видать. Я его вчера утром встретил, когда мусор выносил. Он такой смурной был, обычно приветливый, разговорчивый. А тут – здравствуй, Захарыч, и пошел себе.

      – Куда же он торопился? Поезд у него только вечером был, как я понимаю?

      – Это верно. – Старик задумчиво кивнул. – Ну, кто его знает, куда ему надо было? Может, дела какие, купить что-то мальчонке. Или, может, на работу вызвали.

      – Да нет, какая работа? – возразила она. – Все учителя в отпуске.

      – И то верно, – согласился Геннадий Захарович. – Тебе еще колбаски отрезать?

      – Нет, нет, спасибо, – поспешно проговорила Ангелина, – все очень вкусно.

      Она