Гости в штабе группы армий
В то время как наши армии двигались к Сану и Висле, штаб группы армий был переведен в Люблиниц[57], бывший гарнизонный город немецких улан[58], не пользовавшийся в старой армии особой известностью. На этот раз мы разместились в доме приюта для глухонемых. Никаких параллелей здесь нет и быть не может – не было случая, чтобы мы когда-либо притворялись глухонемыми. Наоборот, мы внимательно прислушивались ко всем сообщениям, поступавшим с фронта, и, с другой стороны, не останавливались перед тем, чтобы совершенно четко проинформировать о нашей точке зрения вышестоящие инстанции. Последнее совсем не означает, что в Польскую кампанию мы по основным вопросам не были согласны с ОКХ. Несмотря на это, иногда имело место расхождение во взглядах. Однако генерал-полковник фон Рундштедт не допускал какого-либо вмешательства в руководство группой армий.
При строительстве здание приюта для глухонемых, как можно себе представить, не особенно заботились о звукоизоляции. Вследствие этого голос нашего начальника разведывательного отдела, которого никакими уговорами не удавалось заставить говорить тише, был слышен практически везде. Об обстановке на фронте, таким образом, на всей территории штаба знали досконально. Тем большее впечатление произвело то умение, с которым он обошелся с оригинальными гостями, прибывшими к нам в Люблиниц. В один прекрасный день у нас появилась в сопровождении свиты кинооператоров известная киноактриса и режиссер [Лени Рифеншталь], заявившая, что она «движется по стопам фюрера». Она сообщила, что по заданию Гитлера приехала на фронт снимать фильм. Такая деятельность, да еще под руководством женщины, была нам, солдатам, откровенно говоря, крайне неприятной. Однако речь шла о задании Гитлера.
Впрочем, она выглядела очень милой и мужественной женщиной, примерно, как элегантная партизанка, заказывающая себе костюм на рю де Риволи[59] в Париже. Ее прекрасные, подобные львиной гриве волосы, нисподавшие волнами, обрамляли интересное лицо с близко посаженными глазами. На ней было нечто вроде туники, бриджи и высокие мягкие сапоги. На кожаном ремне, перепоясывавшем ее стан выше бедер, висела кобура с пистолетом. Ее личное оружие дополнялось ножом, заткнутым на баварский манер за голенище сапога. Штаб, как я должен признаться, был несколько ошеломлен появлением столь необычной личности. Поэтому я вначале направил ее к генерал-полковнику фон Рундштедту, чтобы она могла сообщить ему о своем задании. Он, как подобает галантному кавалеру, принял ее очень любезно, но вскоре направил обратно ко мне. Мне не оставалось ничего иного, как «передать ее по команде». Таким образом, она очутилась у нашего начальника разведки (обладавшего на редкость грубым голосом), в функции которого входили также и все вопросы,