Я побежала к своей подружке-соседке Фатимке и на всем скаку врезалась в ее маму, тетю Розу.
– За тобой немцы гнались? – спросила тетя Роза.
Тут я должна прояснить ситуацию, почему она сказала именно «немцы гнались». Бабушки в нашем селе были «военными». Моя прошла всю войну. Мама тети Розы, Фатимкина бабушка, работала в госпитале и была убита, когда в санитарный поезд попала бомба. Даже Варжетхан лично убила немца топором для мяса, чем очень гордилась. Наши мамы были послевоенным поколением, так что воспоминания о войне были живы, и мы, дети, яростно ненавидели немцев и готовили бабушкам на Девятое мая номер самодеятельности, подвывая: «Мне кажется порою, что солдаты… превратились в белых журавлей». Бабушки плакали, и мы тоже.
– За тобой немцы гнались? – спросила тетя Роза.
– Нет, мать-фашистка, – ответила я.
– Иди пирог ешь, – пригласила тетя Роза. – И куру я сварила.
На кухне я быстро поменялась с Фатимкой бутербродом на курицу.
Это еще одно блюдо моего детства, за которое я готова отдать жизнь: курица, сваренная целиком в соленом бульоне. Ничего вкуснее в мире нет. А если взять кусок пирога, кусок курицы, посыпать солью огурчик и положить сверху перо зеленого лука. А-а-а-а! Слюни текут.
Я поужинала, рассказала Фатимке, как крутила на бигуди волосы, она мне обзавидовалась, и только к вечеру я вернулась домой.
Вечер прошел мирно, поскольку я почти сразу легла спать.
Утром мама встала, когда я уже сидела на кухне и ела привычный завтрак – яичница из трех яиц, пышки и кружка какао.
Мама застыла на пороге кухни и смотрела на меня, выпучив глаза.
– Ну вы, б…, даете, – проговорила она наконец.
– Уйди, по-хорошему прошу, – сказала ей бабушка, – а то я за себя не отвечаю. Ты же знаешь, что я контуженая. Дай ребенку поесть нормально, а то…
Мама звонко хлопнула дверью и пошла в сторону кухоньки, где стояла бутыль с домашним вином.
После завтрака я побежала играть с Фатимкой и домой вернулась к обеду.
Дома был кошмар. Бабушка дико хохотала, хватаясь за живот, а мама лежала на диване, свесив голову над тазиком, в котором я обычно мыла ноги.
Мама ругалась матом, когда могла поднять голову над тазиком, и свешивалась обратно. Бабушка уже даже не смеялась, а охала и стонала.
Оказалось, что мама пошла на кухню, где привычно хлебнула из ковшика «пробу» вина. Только в ковшике на полочке оказалось не вино, а разведенная марганцовка для кур и цыплят. Мама уже выхлебала половину ковшика, когда поняла, что пьет не вино. Теперь она умирала над тазиком, а бабушка хохотала.
– Ты это специально? Да? – спрашивала мама, постанывая.
– Ой, курам на смех, – рыдала от смеха бабушка. – А нечего вино с утра хлестать.
Во дворе собирались бабушкины подруги – тетя Роза и Варжетхан. Они рассматривали висевшее на веревке постиранное мамино платье – то, которое «голое», – и ее же кружевные трусы.
– И что, там