В пояснение этого досадного изменения была написана митрополитом Филаретом на другой день вслед за составлением манифеста 19 февраля, особая «записка о затруднениях, которые могут возникнуть при приведении в исполнение Положения о преобразовании быта помещичьих крестьян». В записке этой разъяснилось, почему из манифеста исключено находившееся в его первоначальном проекте место, в котором предпринимаемое преобразование называлось «радостным»[225].
«Затрудняюсь и теперь, – сказано в записке, – объяснить сие, чтобы не коснуться суждением дела государственного, о котором судить не призван я моим служением». Но затем далее он разъясняет этот щекотливый пункт таким образом: «Не упомянул я о радости, чтобы от лица царя не было произнесено слово, которому не сочувствовали бы многие[226] из верноподданных. Предприемлемому преобразованию радуются люди теоретического (sic}) прогресса[227]; но многие благонамеренные (?) люди ожидают оного с недоумением, предусматривая затруднения. Объявление отречения помещиков от крепостного права на крестьян и настоятельное побуждение тех и других войти в решительные условия о землях – вот меры благонадежные. Но когда крестьянам возвещено будет право „постоянного пользования землею помещиков“, не затруднятся ли чрез сие предполагаемые соглашения, так как в сем найдет для себя опору упрямство крестьян, которое проявляется у них и без законной опоры? При решительном отчуждении от помещиков земли прежде их согласия, хотя и без наименования собственностью крестьян, помещики не найдут ли себя стесненными в праве собственности и в хозяйственных обстоятельствах[228]? И сие не подействует ли неблагоприятно на их усердие к правительству?..»[229]. Эта последняя попытка отстоять помещичьи интересы в ущерб крестьянским, в духе гр. Панина, никаких последствий не имела, но слово «радостный» так-таки вычеркнуто было из воистину радостного манифеста 19 февраля.
V
Теперь крепостное право-какой-то тяжкий и страшный кошмар, от которого освободило прекрасное великое слово Царя-Освободителя… Да, оно одно! – Ибо кто же мог ручаться, не лизал ли бы без этого слова Сенька горячую печку и до сей минуты? Не ходила ли бы девка Ольга и до сей минуты стриженая и оплеванная гостями своей барыни? Где гарантии противного? – В нравах что ли? Но разве не известно, что славяне имеют нрав веселый, легкий и мало углубляющийся? В слезах что ли? – Но разве не известно, что слезы, которые при этом капают, капают внутрь, капают кровавыми пятнами на сердце, и все накипает, все накипает, пока не перекипит совершенно? – Повторяю, это был страшный и тяжелый кошмар, в котором давящие и давимые были равно ужасны.
В то время как в Москве с такими чрезвычайными предосторожностями составлялся проект манифеста,