Он быстро вскинул «дыродел», выстрелил и снова полез наверх.
Боль была адская, лишь остававшийся в крови наркотик не позволил Апачу потерять сознание от болевого шока. Нога чуть выше колена превратилась в мешанину из окровавленной плоти, наружу торчали белые обломки костей. Кровь хлынула пару мгновений спустя, хлынула обильно, будто из перерубленного шланга.
Можно было попытаться хоть что-то сделать. Наложить жгут, например, и заживо сгореть во время безнадежной попытки доползти до «Истанбула». Вместо этого Апач с размаху ударился головой о переборку, отделявшую десантный отсек от кабины. Затем еще раз, сильнее. Потерять сознание, уйти из дикого кошмара в реальный мир поверженных чудовищ и пылающих замков…
Тонкая переборка сотрясалась, из разбитой головы ломщика струилась кровь, перед глазами плыли огненные круги… Сознание он потерял лишь десять минут спустя, обессилев от кровопотери.
15. Крестовый поход Робинзона
Голова буквально раскалывалась от боли, и Алька понял, что жив, у мертвых головы не болят… Никакой радости осознание этого факта не доставило.
Он открыл глаза и увидел зеленевшую совсем рядом свежую майскую травку и желтый цветок мать-и-мачехи. Над цветком жужжал крупный шмель, пытался пристроиться на венчике, но тонкий стебелек сгибался под весом насекомого, и ему никак не удавалось удержаться. Алька наблюдал за попытками шмеля самым внимательным образом, словно ничего важнее в мире не осталось. Вспоминать все случившееся совершенно не хотелось. Просто лежать, просто смотреть на траву, на шмеля…
Раздосадованный шмель улетел. Алька машинально проводил его взглядом, чуть повернув голову, и застонал – простейшее движение оказалось крайне болезненным.
Где-то рядом встревоженно заугукала Анжела…
Подняться на ноги Алька смог лишь под вечер. Все тело ломило, ноги подкашивались, голова отзывалась на каждый шаг, на любое движение тягучей болью… Он уже понял, что «благородие» не стал стрелять, приложил чуть выше виска рукоятью «дыродела». Едва ли пожалел, скорее просто не хотел лишать барона рабочих рук, учтенных и переписанных.
Деду Матвею досталось куда сильнее от кулаков и подкованных сапог подчиненных «благородия». Могли и насмерть запинать, войдя во вкус, но вернувшийся начальник прекратил экзекуцию.
Однако деду и без того хватило… Лежал под навесом, встать не мог, надрывно кашлял, прижимая ко рту тряпицу. На тряпице оставались кровавые пятнышки. Ребра сломаны или по меньшей мере треснули… Наверное, дед смог бы отлежаться, поправиться, но Альку поразил его взгляд – потухший, мертвый. С таким взглядом на поправку не идут. Таким взглядом смотрят туда, за край нашей жизни…
Пошатываясь, Алька побрел к тайнику. Вдруг пустой? У «благородия» нюх прямо-таки собачий, ожидать всего можно… Раздвинул кусты у дальнего